Людоед - Александр Юрьевич Сегень

улыбался в фотообъектив. Образовалась фотография, но разорвалась надвое, и половинка с Рютиным отскочила, а Сталин уже один шел в оставшейся половинке и рассказывал о том, как Рютин создал Союз марксистов-ленинцев, направленный против Сталина:

— Хуже всего то, что он втянул в этот Союз мою жену и она стала активной антисталинисткой. Что я мог поделать? Арестовать свою Надю и предать ее суду? Так поступил бы только подлый шакал. Но я, Сталин, царь зверей, самый главный хищник, должен был сам решить этот вопрос.

Далее в фильме шел рассказ о ноябрьских праздниках 1932 года, который заканчивался сценой ночного убийства.

— Зачем тебе брат привез этот вальтер? — размахивал Белецкий перед лицом актрисы, бессловесно играющей роль Надежды Сергеевны. — В кого ты собиралась из него стрелять? Отвечай, шлюха! Может быть, в меня? — Он вставил ей в руку пистолет и направил дулом себе в грудь. — А может быть, лучше в себя? — Он повернул пистолет, остающийся в руке у жены, и направил на сей раз в ее грудь. — Чтобы не мучиться больше! И никого больше не мучить!

Выстрел — и Надежда упала на пол, так и не произнеся ни слова. Хищник повернулся к зрителю и сказал:

— Любой другой поступок с моей стороны был бы жалким и недостойным меня. Вот так застрелилась моя неверная жена, желавшая видеть меня свергнутым. Меня бы скинули, а она наслаждалась бы со своим Рютиным. Как бы не так! Всей стране объявили, что она умерла от болезни, близкие знали о самоубийстве, и лишь я один знал, кто ее убил.

Белецкий–Сталин замер на Новодевичьем кладбище перед памятником Надежде Аллилуевой, сокрушенно покачал головой и сказал:

— Эх, Надя, Надя! Могла быть верной соратницей вождя народов, а стала... А стала изменницей, предательницей и... самоубийцей. Ай-яй-яй! В тридцать один-то год. Сыночку Васеньке десять годочков, доченьке Светочке — пять. Ай-яй-яй!

Дальше вторая серия рассказывала о разгроме Союза марксистов-ленинцев, о том, как Рютина и его сообщников отправили в лагеря, а потом, с началом Большого террора, вернули в Москву, подвергли нечеловеческим пыткам, клещами вытащили признания в намерении уничтожить Сталина и все его окружение и расстреляли вместе с сыном. Другой сын погиб на войне, а жена в 1947-м.

— Так я истребил целое гнездо шакалов и гиен, — говорил Белецкий в роли Хищника. — Либералишки вопят о моей кровожадности. Но никто почему-то не обвиняет в кровожадности льва, который, убив соперника, убивает и его детенышей. Никто не проклинает собаку, поймавшую зайца и перекусившую ему горло. Если бы не перегрызал глотки я, перегрызали бы глотку мне, а заодно и всем моим верным соратникам.

Шагалова с восторгом смотрела на то, как Назар вжился в роль Хищника, и вновь полюбила его самой страстной любовью.

Нет человека — нет проблемы

Сапегин недоумевал:

— Не могу точно ответить самому себе: нравится мне то, что вы снимаете, или нет? Я совсем не так себе все представлял.

— В том все и дело, что мы снимаем, разрушая все предыдущие представления о том, как надо снимать обличительное кино о Сталине, — ответил Белецкий, не расставаясь с трубкой. На съемках он ее курил, вне съемок просто держал в руке, как Сталин.

— Разве вы ждали от нас чего-то банального? — сидя нога на ногу, добавила Шагалова.

— Ждал как раз не банального, но вы, ребятушки, вторглись в некие совсем потусторонние сферы. Я смотрю отснятый материал, и мне становится жутко, — признался Сапегин и весь передернулся. — Вы как-то слишком втерлись в образ и эпоху. Мне порой дома кажется, что сейчас позвонят и арестуют по делу о марксистах-ленинцах. Неужели при Сталине, который сам был марксистом-ленинцем, могли арестовать, пытать, мучить и расстреливать марксистов-ленинцев?

— В Википедию загляните, — продолжала борзеть Регина. — При Сталине чего только не бывало! К тому же Рютин и его парни доказывали, что они и есть самые-пресамые марксисты-ленинцы, а Коба увел партию в ином направлении, установил в стране коммунистическую монархию.

— Н-да... Но какое это имеет отношение к кино? Ах, ну да, Рютин заведовал кино. Так, ладно. Что вы решили по поводу Зелени?

— Ну какая Зелень, Илья Кириллович, — возмутился Назар. — Июль наступил, нам еще одиннадцать серий снимать. Дай бог, если к декабрю успеем. Мы прямо как Эйзенштейн с Александровым, когда к юбилею революции «Октябрь» торопились сляпать.

— Регина могла бы уже приступить к разработке сценария.

— Нет, она должна участвовать плотно в съемках, потому что мы сценарий на ходу часто меняем.

— Кстати, американцы так никогда не работают! — возмутился Сапегин. — Чисто наша отечественная самодвижуха.

— На том и стоим, — невозмутимо сопротивлялся Назар.

— Но материал я могла бы пока изучать, — робко предложила Шагалова. — У нас же не горит про этого клоуна?

— Не горит, но хотя бы к первой годовщине его президентства я обещал хлопцам дать фильм.

— У-у-у, так це мы зробимо! — засмеялась Регина.

Но когда поздно вечером они возвращались с очередной тусовки домой в Габаево, он поддатый, она вообще датая, настроение у Шагаловой резко поменялось. Она мрачно смотрела в окно машины, как сильный ветер рвет и сгибает деревья, и не отвечала на вопросы Назара, будто не слышала.

— Эй, ты где? — спросил он ее в очередной раз и наконец дождался ответа:

— Там. В тридцать втором году.

— Вернись ко мне в девятнадцатый, Рыжая!

— Это он был рыжий, а жена Надя — брюнетка. Что-то мне страшно домой возвращаться. Невесть что он может отчудить.

Дома все оказалось в порядке, никаких звуков, запахов, передвижений предметов.

— Точно?

— Да точно, точно!

И Регина, успокоившись, отправилась сразу спать, а он еще долго сидел один у окна, пил коньяк и смотрел, как ветер пытает деревья: «Признавайтесь, что вы намеревались свергнуть власть русских берез, дубов и кленов, чтобы поставить во главе леса пальмы и баобабы!» Жаль, что такую бредятину уж никак не сунешь в фильм «Кинокладбище». Какое гнусное название! Ему уже нисколько не нравилось. Все больше и больше в его творческом сознании укоренялось другое: «Людоед».

Как он покинул окно и оказался в постели с Региной, Назар уже не помнил, но, проснувшись, Регины рядом с собой не обнаружил. Разбудил его собственный айфон. «Hier kommt die Sonne», — пел немецко-фашистский «Рамштайн», а