Токийская головоломка - Содзи Симада

ответил, некоторое время молча читая документ. С улицы доносился тихий звук дождя. Спустя некоторое время его плечи задрожали, как стрекозиные крылья, и он, едва сдерживаясь, прерывисто захихикал. В такие моменты его глаза сначала сощурены, но затем, когда он прекращает смеяться, неистово загораются. Это означало, что настроение Митараи поднялось и его мозг начал работать. Он напоминал льва, завидевшего лакомую добычу.

Поскольку брошюра имелась всего в одном экземпляре, мне было нечем себя занять. Вероятно, профессор Фуруи думал о том же, но поскольку мы принадлежали разным мирам и мозг у нас с ним был устроен тоже по-разному, то светская болтовня была для нас не вариантом. Поэтому так мы и безучастно молчали, пока Митараи дочитывал брошюру. К счастью, он обладает талантом читать печатные тексты с ужасающей скоростью, когда дело принимает серьезный оборот.

Дочитав последнее предложение, он положил раскрытую брошюру себе на колени и задумчиво уставился в никуда. Следуя заведенному у нас обычаю, я решил не мешать Митараи и на некоторое время предоставить его самому себе.

– Так что думаешь? Интересно, не правда ли? – не вытерпел Фуруи, не знакомый с нашими правилами. Как и следовало ожидать, потревоженный Митараи недовольно отмахнулся рукой. Насколько бы уважаемым человеком ни был его собеседник, мой друг ничуть не стеснялся таких бесцеремонных жестов.

Через некоторое время он широко улыбнулся и сперва медленно, но все бодрее замотал шеей из стороны в сторону – такое с ним часто бывает, когда он приходит в хорошее настроение. Запев себе под нос, он вскочил на ноги и уронил брошюру на пол. Я рефлекторно поднялся и, согнувшись, подобрал ее. Митараи, естественно, не обратил на меня никакого внимания. С жаром почесывая голову, он вышел в просторную комнату с деревянным полом. Какое-то время он стоял на месте, мурлыкая что-то себе под нос, но вскоре в свойственной ему манере заходил взад-вперед, а затем, топая по полу, принялся танцевать победный танец зулусов.

Профессор Фуруи, которого обычным человеком тоже не назовешь, испуганно глядел на Митараи, сопровождавшего свой танец собачьим воем, и не понимал, что делать. В мою сторону он не смотрел. По правде говоря, если я и слышал голос Митараи в последнее время, то только подобные песнопения. Тогда я выносил стул на балкон, глядел на улицу сверху, а прохожие, внезапно услышав собачий вой, удивленно смотрели наверх. Когда Митараи страстно чем-то увлекался, то выл в своей комнате.

О чем бы я ни заговаривал в эти дни, Митараи в ответ имитировал собачьи звуки. Не важно, ел он или читал, ему прекрасно удавалось изобразить высокий голос с гнусью, сменяющийся низким рычанием. Так он выражал довольство собой. В одиночестве он не слишком-то стеснялся так себя вести. Правда, когда он отвечал на мои слова собачьим воем, мне порой становилось как-то грустно. Казалось, он считает лай достаточным для беседы с человеком моего интеллекта.

Зулусский танец он в последнее время часто исполнял, поэтому я не особо удивился и принялся читать брошюру профессора Фуруи. Вначале шли предложения крупным шрифтом, написанные от лица ребенка. Постепенно они становились все более складными, в них появились иероглифы. Их становилось все больше, и наконец это был текст взрослого человека с хорошим литературным слогом. Надо же, в нем рассказывалось, как в квартиру многоэтажного дома на мысе Инамурагасаки в Камакуре проник грабитель и убил людей. Чтение становилось все более захватывающим.

– Интересно, говорите? Да уж, давно я не читал чего-то настолько интересного. – Голос Митараи рядом заставил меня поднять голову. Закончив танцевать, он вернулся на диван. – Сэнсэй, вы ведь предложили игру? Почему бы и нет? Еще только смеркается, а весной ночи длинные. Так начнем же прямо сейчас! «Психика автора работает на удивление логично – и одновременно не подчиняется никаким законам логики» – так вы сказали? Все отнюдь не так. Фразы взвешенные и продуманные, на какие-либо альтернативные мысли не наводят.

– Ну хорошо, Митараи, наши с тобой позиции предельно ясны – ты считаешь это неправдоподобное сочинение логичным, а я нет. Начнем нашу игру?

– С удовольствием. Прошу вас, сэнсэй.

– Поражаюсь, что в мире нашелся человек, которому этот бред показался логичным. Ты прочитал до конца?

– Да.

– Тогда что, на твой взгляд, можно назвать логичным? «Мистическое» ты определил как нечто непостижимое для разума. Правильно ли я понимаю, что для тебя «логичное» – это его противоположность?

– Все верно. Но позвольте небольшую догадку. Вы назвали это произведение логичным и одновременно не являющимся таковым. Верно ли, что в своей интерпретации вы исходите из предположения о некоем психическом отклонении у автора? Какое-то отклонение у него есть, но точно определить его не получается, или же, по крайней мере, оно не подходит ни под один известный вам случай. Поэтому оно и кажется вам нелогичным?

– Здравомыслящие люди вроде нас такое бы не написали. Да, именно так. Настолько запутанный случай не подходит под описание ни одного из прецедентов. Но не будешь же ты – ты из всех людей – утверждать, что все это произошло на самом деле?

Лицо Митараи просияло нескрываемой радостью. Он потрепал волосы на макушке.

– Это крайне важный момент. В процессе нашей игры я подробно изложу свои мысли.

– Хорошо. Для меня она все равно что шахматы. Предлагаю разыграть партию, шахматной доской в которой будет это фантастическое сочинение. Фигуры следует выбирать аккуратно, сверяясь с ситуацией у противника. Понимаешь мой ход мыслей?

– Вполне. Возражений не имею.

– Отлично. Итак, я беру фигуру. Дайте-ка на минутку, – Фуруи забрал у меня брошюру. – Вначале бросается в глаза вот что: он ненавидит еду. Он пишет, что не хочет получать питательные вещества, пережевывая еду. Будь у него возможность, он хотел бы поддерживать жизнь другим способом. Второе – это ваша книга, «Токийский Зодиак», которая безумно понравилась этому юноше по имени Тота Мисаки. Одна ее часть так пришлась ему по душе, что он даже заучил ее наизусть. В этой фигуре должен крыться какой-то важный смысл. Образы из этой части записок прослеживаются в его дальнейших фантазиях. Любопытно, что в его голове сложился образ мира, в котором, по одной из теорий, должен был наступить апокалипсис в 1999 году. Неочевидный момент, но его тоже следует учитывать. Он пишет, что после конца света внешний вид людей изменится до неузнаваемости, их кожа обуглится, солнце погаснет, а по похолодавшему миру будут бродить чудовища. Эти подсознательные образы сложились в голове Тоты Мисаки еще до описываемых событий. Мое мнение таково, что эти сцены были срежиссированы ассоциативной зоной височной доли[52] или гиппокампом[53], напоминая реальный визуальный опыт. Каким образом он это все запомнил – большой вопрос. Согласен?

– Едва ли. Такие образы