Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло

– Это «Мерседес» в мире спиц, – прошептала женщина и вдруг подмигнула Вите блестящим глазом. – Тебе же нравится «Мерседес»? Мальчишки любят машинки.

Витя пожал плечами. У него не было своего мнения насчет мерседесов, в таких вопросах он полагался на отца. Если тот говорил: «Вот это злая тачка!» – стало быть, машина заряженная и ему нравится, а значит, понравится и Вите.

– Или тебя не очень интересуют автомобили?

Витя не ответил. Стеклянная дверь «ломбардаса» была открыта, изнутри доносились веселые голоса: мужской рокотал, женский, казалось, выстреливал смехом и звонко рикошетил от зеркал. Витя завороженно поднялся на пару ступеней и перед ним открылся вид, от которого сердце будто наполнилось теплым сладким какао. Три шкафчика в ряд, за стеклами на полках приглушенно светятся перстни, браслеты, подвески – кресты и кулоны со знаками зодиака. Витя сделал еще шаг и наконец заметил людей. Продавец в коротенькой курточке и узких брюках, облокотившись на стеклянную витрину, разговаривал с девушкой в розовом брючном костюмчике. Увидав Витю, он нахмурился и крикнул:

– Лабас вакарас!

– Здравствуйте – Витя пошарил по поясной сумке, где без дела лежал словарик.

Продавец зашептал что-то девушке в ухо, Витя живо представил, что лабас говорит именно про него и что-то плохое. Девушка глянула на Витю искоса, опасливо, как на малолетнего преступника. Он на всякий случай отвел взгляд от золота: нижние полки шкафов заставлены всякой дребеденью, посудой, какими-то статуэтками, отдельно лежали внушительные, похожие на полицейские рации, мобильники и среди них одноглазый тусклый фотоаппарат.

Какой странный ломбард, обычно скупщикам сдают только золото. Продавец продолжал что-то недобро нашептывать. Вите стало неприятно, даже теплая тяга ослабла. Он развернулся и вышел. Женщина с блестящими глазами все топталась у витрины, будто ждала Витю, чтобы продолжить разговор про спицы и мерседесы.

– А что тебе интересно? – спросила она голосом заговорщицы, обдавая Витю странным запашком, напомнившим заветренный салат.

– Фокусы, – честно ответил Витя.

– А я в цирке как раз работала!

– О! Вот это круто! Я бы тоже хотел.

– Именно фокусником? Так этому учиться надо.

– Ну-у-у, я немного тренировался, но давно не повторял – Вите очень захотелось в цирк, и чего он отца не попросил сводить его посмотреть на представление вместо магазинов.

– Пойдем ко мне? – неожиданно предложила толстая циркачка. – Кстати, меня зовут Джулия.

– По-иностранному?

– Ну, можешь просто Юлей звать или тетей Юлей. – Женщина сладко вздохнула, будто вспоминая что-то приятное. – Джулия – это цирковой псевдоним. А тебя как зовут?

– А меня Витя. Джулия… Классное имя.

– Я уже, конечно, давно не работаю. Остался кое-какой реквизит, хочешь, тебе подарю? Я бы принесла сюда, но у меня дочка одна дома, она, кстати, примерно твоего возраста.

Витя обернулся на гостиницу, высчитал окно их с отцом номера. Увидел за распахнутыми шторами только потолок с погашенным светильником.

Сколько папа еще проспит? Джулия вдруг показалась милой. Он представил ее на арене, но не возрастной и тяжелой кадушкой, а молодой и тонкой, и как белая ее кожа сияет под софитами. Она в вязаном платье – выдергивает нитку из подола, вручает ее зрителю из первого ряда и, кружась, распускает наряд до самого купальника! Подкидывает в воздух цветные клубки, еще что-то вытворяет, и – вуаля! – платье снова на ней. Или жонглирует спицами, которые прямо в воздухе вывязывают длинный мерцающий шарф.

Витя сморгнул видение и кивнул. Джулия радостно и властно схватила его за руку, как мама.

– Я тут близко живу, буквально пять минут, – ласково проворковала она.

Витя честно пытался запомнить дорогу. Но случилось то, что бывает, когда тебя куда-то ведет взрослый: мозг не фиксирует ни названия улиц, ни какие-то приметы, чтобы потом самому можно было вернуться. Вите показалось, что пять минут растянулись на добрых полчаса. Успокаивала русская речь, она звучала отовсюду, мужчины говорили совсем чисто, чище, чем Джулия. Циркачка заговорила, будто Витя думал обо всем этом вслух:

– Мы все говорим на русском, тебе даже не понадобится твой словарик, – покосилась на поясную сумку. – Мужчины после армии говорят совсем без акцента.

Витя молчал, прикидывая, как далеко он ушел от гостиницы и тепла ломбарда.

– Виталик, а что ты теперь любишь на завтрак? – циркачка сильнее сжала руку Вити.

– Я не Виталик! – Витя высвободился и решил не отвечать на вопрос.

– Да, да, прости, – женщина закивала, заколыхались сырые подбородки. – А дочку мою зовут Сашенька, вот уверена, вы подружитесь.

Из кривого переулка вышли на улицу пошире, прямую. Дома здесь тянулись сплошь, будто вагоны трамваев, а во дворы вели низенькие арки. Солнце било вдоль брусчатки как прожектор, блестели начищенные водостоки. Витя сразу представил, как было бы здорово забраться по этим трубам на крышу. Тут можно бегать поверху вдоль всей улицы. Даже не перепрыгивая с одного дома на другой. Балконы тоже интересные: корзинки из кружевного железа, кое-где полные цветов.

Циркачка выудила из вязаной сумочки фигурную железяку длиной с ладонь и воткнула ее в основательную дверь. Нырнули в подъезд так поспешно, будто убегали и прятались. Джулия неожиданно резво поскакала по лестнице (вот что значит цирковая профессия!) и на третьем этаже достала железку поменьше. И с этой дверью она не церемонилась, воткнула ключ в скважину, крутанула, толкнула бедром, распахнула перед Витей.

Прихожая напоминала кладовку, заставленную и заваленную чудаковатыми предметами. Сразу на входе Витя чуть не опрокинул то ли мусорное ведро, то ли корзину для бумаг. Из него торчали два пыльных ветхих зонта, чем-то напоминавших засушенных летучих мышей. Сверху были накиданы непарные перчатки, мятая газета и пестрые клубки веревок. Вот на таких и показывают фокусы. Чуть дальше фигурная вешалка кренилась под горбами одежды. Из-под мохнатых кардиганов и слипшихся дождевиков виднелся черный атлас: не плащ ли циркового иллюзиониста? На самом верхнем крючке болталась детская клеенчатая курточка. Вроде мальчишеская, у Вити похожая. Но циркачка ведь говорила про дочь? Тут дверь, ведущая в комнату, длинно и осторожно скрипнула. Показался край чего-то розового. Но маленькая хозяйка не торопилась выходить.

Витя глянул на себя в зеркало, какое-то старое, толстое, с черными пятнышками и желтизной в стекле. Разве лицо его такое страшное, чтобы бояться? Зеркало, наполовину завешанное шалью, как будто не хотело показывать Витю. Но он присмотрелся: обычная физиономия. Вспомнил, что зеркала завешивают не просто так, слышал от мамы что-то про души умерших людей, но точнее вспомнить не мог.

Все-таки любопытство в девчонке победило, и дверь распахнулась.

Дочь циркачки напомнила Вите принцессу. Вся прозрачная, личико худое и длинное, будто подтаявшая сосулька, волосы – светлый пушок, едва убираются за уши, в глазах прыгают огонечки. При виде матери и Вити на лице Сашеньки сначала проступил ужас, потом что-то вроде любопытства. Девчонка крадучись вышла из гостиной, и Вите показалось, что она хочет его потрогать. На Сашеньке был грязный вязаный сарафан, когда-то розовый, на цыплячьей шейке – крошечный серебряный крестик на разлохмаченной нитке. Сашенька нервно шевелила пальцами, на указательных поблескивали кольца из цветного бисера.

– Сашенька, смотри, кого я нашла! – торжественно объявила циркачка и защелкала дверными замками.

Витя обернулся и бросился было к двери, внутренний голос подсказывал бежать, но девчонка вдруг заверещала, словно прибор, подающий сигнал тревоги. А потом скороговоркой выпалила что-то звонкое, радостное, возможно, приветственное.

– Проходи, Виталик, не стой на пороге, – Джулия мягко подтолкнула Витю к Сашеньке.

– Я Саша, Сашка-проболташка, заболтаю до смерти! – У девчонки оказался очень приятный голос. – Она думает, что ты Виталик!

– Поиграйте пока, – велела Джулия и скрылась в туалете.

В Витином воображении возникло отцовское твердое лицо: насупленные светлые брови, сжатый в линию рот, хрустальные сердитые глаза. Витя подергал дверь: закрыта на ключ изнутри. И как вообще он здесь оказался? Ладно, если бы его привела сюда тяга к золоту, в таких случаях он всегда выбирается, а тут… Стало так страшно, что на глаза навернулись слезы. Может, эта Сашка умеет открывать? Теперь она была похожа на собачонку, вертелась в прихожей, точно принюхивалась, но близко не подходила – соблюдала дистанцию.

– Как мне выйти? Я домой хочу, – сказал, имея в виду гостиницу,