Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - Иоганнес Хервиг

На рубашках сверкали наградные значки гитлер-югенда. У двоих – железные, у третьего – бронзовый, на ступень выше. «Отличнички», – подумал я. Они поравнялись с нами. Тот, что с бронзовым значком, притормозил возле нашего стола.

– Что это у тебя за кольцо? Особенное какое-то? – спросил он.

Убирать руки со стола было поздно, я непроизвольно поджал пальцы. Но не заметить кольцо было невозможно – оно сверкало, наверное, за километр. Я покосился в сторону Эдгара. Он держал руки в карманах, которые топорщились двумя бугорками.

– А тебе зачем это знать? – спросил я, оттягивая время.

– Ты не наглей, – встрял один из четверки. – Спрашивают – отвечай!

Бронзовый значок поднял руку.

– Погоди, – бросил он в сторону и снова подступился ко мне. – Твое кольцо наводит на мысль, что это знак принадлежности к лицам определенного умонастроения. Может, вы враги народа. А может, и нет. Вот это мы и хотим узнать.

Он говорил вежливо, без особых эмоций. Вполне приличный человек или по крайней мере считающий себя таковым. Но его невозмутимая деловитость раздражала меня больше, чем что бы то ни было другое.

– А если враги, что тогда? – спросил я.

– Тогда мы вынуждены будем принять соответствующие меры к вашему задержанию, – ответил бронзовый значок, как какой-нибудь учитель, объясняющий таблицу умножения. – Далее сообщим о произошедшем в патрульную службу. Ну а они уже будут разбираться.

Я молчал. Я думал. Один из четверки отставил ногу в сторону. Мысли вихрем проносились в моей голове. И тут сама собой появилась добровольная патрульная служба. Трое молодых людей в форме продирались сквозь толпу, три бугая с одинаковыми прическами на пробор, прилизанными настолько, что их головы казались безволосыми. На рукавах у них сверкали черно-золотые повязки добровольной дружины гитлерюгенда, занимавшейся охраной порядка. Они прямиком направились к нам.

– Что у вас тут происходит, товарищи? – спросил тот, что шел первым.

У него были близко посаженные колючие глаза. Он был чем-то похож на маминого любимого актера Бернгарда Гёцке[41]. Четверо младших товарищей вытянулись в струнку.

– Докладываю обстановку! Замечены две подозрительные личности без определенных занятий! – отрапортовал бронзовый значок. – При себе имеют перстень с «мертвой головой», одеты как члены «Союзной молодежи». В настоящее время проводится допрос.

«Допрос, это ж надо такое сочинить», – подумал я, отдавая себе отчет в том, что это еще цветочки. «Бернгард Гёцке» подошел ко мне вплотную. Он был действительно огромным. И стоял так близко, что я буквально чувствовал его дыхание, щекотавшее мне кончик носа.

– Какие будут пояснения? – спросил он, как спрашивает человек, заранее готовый повернуть ответ в нужную ему сторону. Независимо от того, что ты скажешь. Гудение бурлящей ярмарочной толпы заглохло.

– Никаких, – сказал я. – Мы ничего такого не делаем.

– Значит, ничего такого не делаете, – повторил за мной верзила, передразнивая мою невинную интонацию и нарочито растягивая слова. Кожа у него на щеке в одном месте была темнее, чем все остальное. – И нам тут, соответственно, делать нечего. Верно?

Он оглядел присутствующих. Я посмотрел на Эдгара. Его и без того угловатые узкие плечи казались теперь совсем поджатыми.

– Верно? – переспросил гитлерюгендовец, и его вопрос лег влажной моросью мне на лицо.

Я пожал плечами. Ответ был неправильным, но и любой другой в данном случае тоже был бы неправильным. Что-то жесткое вцепилось мне в шею с левой стороны. В затылке хрустнуло. В ту же секунду голова верзилы двинулась на меня. Его лоб целился мне прямо между глаз, в самую переносицу. У меня было такое ощущение, будто в меня впилился со всего размаху паровоз «Гордость Саксонии»[42]. В ушах стоял грохот и треск. Я покачнулся, запнулся и потерял равновесие.

Я лежал на земле. Подручные моего мучителя, как хищные звери, набросились на Эдгара. Он вскинул руки, чтобы защититься. Вернее, чтобы попытаться защититься. От такой обороны толку не было никакого. А я ничем помочь ему не мог. Чужое колено, используя по недоразумению мою грудную клетку в качестве площадки для упражнений, давило мне на диафрагму. Внутри у меня все переворачивалось, устремляясь то куда-то вверх, то вниз, то вбок.

– Сейчас говна у нас наешься, тварь союзная![43] – ревело надо мной. В воздухе метнулся занесенный кулак.

– Погодите! – услышал я. – Попугали, и хватит!

Один из младших гитлерюгендовцев и впрямь решил вступиться за «чуждый элемент». Оказалось, что говорил «учитель».

– Боишься крови, как худая баба, иди домой! – рявкнул вожак.

Он был явно не в себе. Я ощупал свой нос. Под ним все было мокрое, на губах ощущался вкус ржавчины. Я скорчился, готовый принять новые удары. Но вместо этого меня ждал сюрприз. Я услышал самый прекрасный голос на свете. Тот самый, что напоминал шкрябанье двух листов наждачной бумаги друг о друга.

– Отвали, придурок! Иначе сейчас получишь! – Пит крикнул что-то еще, но я не понял до конца смысла его слов.

Лежа на земле, я попытался найти его взглядом. Он как раз расчистил себе проход в толпе. Несколько зевак уже остановились, наблюдая за происходящим. За Питом шел Вилли. А чуть дальше виднелась голова Макса из Линденау, давешнего «боксера», с которым мы познакомились на озерах. Хотя, может быть, мне это просто пригрезилось. Перед глазами у меня вертелись красные полосы. Колено на моей груди зашевелилось.

– Это ты кому сказал? Нам, что ли? Мне? Нарываешься, да? – прорычал гитлерюгендовец Питу, не слезая с меня. Потом он смачно сплюнул. Пит ничего на это не ответил. Он просто подошел, обхватил сзади моего мучителя и поставил его на ноги. Я тут же почувствовал, как печенка и желудок вернулись на свои привычные места. Дышать стало легче – воздух с сипением наполнял мои легкие. – Ты чего грабли распускаешь?! Знаешь, кто перед тобой?! – вопил верзила, как злой карлик, но никаких попыток дать сдачи не делал.

Пит возвышался невозмутимой горой, таившей в себе угрозу, – навскидку восемьдесят пять килограммов неприятностей.

– Нет, не знаю, – ответил Пит.

«И знать не хочу», – говорил он всем своим видом. Двое других из спецотряда отцепились от Эдгара. На лицах у них читалась растерянность. Не только Вилли, но еще пять-шесть других ребят, все в нашей «форме», обступили кольцом Эдгара, Пита, меня и семерых гитлерюгендовцев. Теперь я убедился, что и Макс тут, и еще один парень из Линденау. А кроме того, две девочки с короткими мальчишескими стрижками.

Сколько времени прошло, сказать не могу – может, секунда, может, минут десять. Мы с Эдгаром лежали на земле. Все остальные стояли. Никто не шевелился. Только глаза стреляли по сторонам. Раньше я был заядлым читателем ковбойских романов. Я вспомнил невольно