Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Фёдоровна Ивлиева

думать иначе? Как не искать подвох в других? Кто-то всегда виноват. Иначе придется признать, что он, Андрей, играть не умеет. Не в состоянии просчитать партию или по лицам игроков определить их карты. Невезуч, неумен – и за карточный стол ему садиться не следует. Его финансовое положение настолько бедственно, настолько плачевно, что карточная игра и вовсе не про него. Однако про себя плохо думать нельзя. Себя нужно непременно любить. У себя допускать слабости и спускать себе проступки, ошибки, да хоть преступления. А как по-другому? Кого же любить, если не себя?

Рассуждая подобным образом, Андрей не задумывался, что долги его растут, словно грибы в осеннем лесу, а доходы давно и упорно не успевают за расходами.

Вчера у Дерзнева он поил всех шампанским, хоть и продул в тот вечер три тысячи. Зато казался себе удалым, щедрым и способным на широкие жесты. С утра же пожалел о своем поведении, но шампанское уже выпили и записали на его счет. А этот дурацкий букет прекрасной даме на балу у Тихоновых! За каким лешим он участвовал в торгах за него? Зачем подарил букет Лиличке Назыровой, невесте Бориса, которую знать не знал? Правильным ответом было бы – насолить Борису и потрепать нервы за то, что тот выиграл у него пять тысяч, но Андрею больше нравилось счесть себя любимцем женщин, способным на красивые и романтичные поступки. А в холодном, как позавчерашний труп, Борисе разглядеть зависть и неистовство. Впрочем, все потуги Андрея что-то про себя сочинить оборачивались только одним – долги возвышались над ним огромной морской волной и грозили захлестнуть с головой.

Судьбы должника и пловца в шторм схожи: так или иначе оба пойдут ко дну. А вот морскому или долговой ямы – не так уже и важно.

Одна хорошая игра могла бы существенно поправить его положение. Но играть в долг получалось все сложнее. Уже не все приятели садились с ним за карточный стол. Вывод напрашивался один – нужно было где-то раздобыть денег.

Отец отказывал ему в выплатах. Старый вонючий скряга, который тридцать лет носил одни и те же панталоны, на старости лет вздумал учить его уму-разуму. Учить экономить деньги. Сын ждал довольствия, а он взял и вовсе лишил его наследства. Эта мысль моментально испортила Андрею настроение, разозлила и вывела из себя.

«Как назначить мне выплаты, так я взрослый мужчина, который обязан сам за себя отвечать, не юнец, – злился он. – А опозорить меня в обществе, словно глупого мальчишку, лишив наследства, не погнушался. Что есть мочи ругал за карточные игры, словно несмышленыша. Может, только за игрой я имею шанс стать победителем. Только там чувствую себя чего-то стоящим, довольным собой, а не ничтожеством в той серой жизни, что он мне дал».

В голове внезапно всплыл другой вопрос. А вдруг отец еще не лишил его наследства, а только пугает? От него можно всего ожидать. Эх, была бы жива мать, она и заступилась бы за него, и поведала, как и что происходит в делах отца. Но после ее смерти Андрей ничего не знал. Ему было неведомо, чем живет отец. Да и что за важность для него дела отца? Денег от него все равно не видать.

И снова к нему вернулась назойливая мысль о том, что срочно нужно добыть денег. Того гляди нагрянут кредиторы. И завтра у Стоцкого хорошая игра намечается. Он не мог ее пропустить. Стоцкий частенько играл у мадам Боден, в чье заведение не попасть без рекомендации. А Стоцкий мог бы составить ему протекцию.

Измученный тревожными и сумбурными размышлениями, Андрей заснул. Несколько раз просыпался в поту и задыхающимся, а потом проваливался в сон снова.

В итоге проспал до полудня. Его разбудил денщик Егор. Он же подал скудный обед, во время которого назойливо, словно муха, гундел о долгах за квартиру и о кредите в хлебной лавке. Доложил, что приходил какой-то важный господин, не иначе банковский, отчего у Андрея все внутри похолодело.

– Может, повезет в игре со Стоцким? – пробормотал он себе под нос.

А после спешно оделся и отправился к тетке. Вдова императорского генерал-адъютанта Вера Александровна Ухтомская, родственница матери, которая в юности неожиданно пленила красотой и молодостью престарелого и дважды овдовевшего генерала, заслуженного и обласканного императором дворянина, со временем сделалась не только вдовой, но и весьма богатой и влиятельной дамой. Редкая родственница, которая с удовольствием принимала Андрея, пусть денег и не давала. Невыносимая, мерзкая лягушка, которая помыкала им по каждому случаю, она оставалась единственной возможностью Андрея раздобыть хоть какой-то капитал, если включит его в завещание. Над этим он и старался: угодить, обаять, услужить – лишь бы оказаться в наследниках.

Вот только в завещании его все еще не значилось, да и умирать тетка не собиралась, а Андрею требовались деньги. Причем срочно.

Глава 2

Зал уже начинал пустеть, и становилось слышно цоканье ее каблуков. Золотой свет заполнял пространство с высокими потолками, торжественными лестницами, колоннами, лирами и позолоченной лепниной. Еще не прозвенело ни одного звонка, но зрители расходились по ложам, продолжая беседы там. Через бархатные с бахромой занавеси голоса доносились глуше.

Алина Воронова прохаживалась по фойе как будто между делом, от скуки в ожидании представления. Не всякий мог заметить, как ее глаза то и дело устремляются к входу.

«Он появится, не пропустит», – заверяла она себя, что-то внимательно изучая в своей программке.

Алина старательно избегала вопросительных взглядов, которые бросали на нее припозднившиеся зрители. Отчего она до сих пор не в своей ложе? Дело у нее. И какая всем важность?

Алина, вдова графа и генерала Воронова, который снискал славу и почести в многочисленных боях, все еще оставалась молодой и по-прежнему красивой, насколько ее вообще одарила природа. Ее медные волосы были уложены в модную прическу, невысокая хрупкая фигурка затянута в алый шелк того пограничного яркого оттенка, который уже выхватывает взгляд в толпе, но еще считается приличным в свете, грудь подчеркивало манящее декольте, а губы подкрашены кармином. Все женские уловки, которые только можно применить, делали из нее почти неотразимую красавицу. Впечатление портили лишь глаза – маленькие, карие, недостаточно светлые, чтобы искать в них золотые и ореховые оттенки, но и не настолько темные, чтобы считаться колдовскими. При этом смотрели они настороженно и проницательно, выдавая непозволительный для женщины острый ум.

Один за другим звонки оповестили о начале представления, однако она не пожелала покинуть свой пост. Облокотилась на балюстраду