Береги косу, Варварушка - Варвара Ильинична Заборцева
Береги косу, Варварушка читать книгу онлайн
«Под нашим угором течет река. Длинная такая, почти как моя коса».
«Береги косу, Варварушка» – цикл повестей и рассказов, события которых происходят в поселке у реки Пинега. Снег, огромная река, спящая подо льдом, высокое небо. Рассказчица, как бы ее ни звали – Варварушка, Марфа или Любушка, – связана с этим местом, даже если физически находится где-то далеко. Здесь все познается героиней впервые – история семьи, собственное предназначение, дружба, любовь, утрата. Эта книга об отношениях с местом, которое тебя сформировало, о том, что эти отношения не всегда просты. Русский Север у Заборцевой имеет мифологическое измерение, жизнь здесь вписана в календарный цикл. Варварушка отправляется на поиски дедушки и домового, Марфа собирается строить дом, а безымянная героиня «Пинеги» провожает отца в последний путь. Автор соединяет сказовость с современным материалом, и так рождается ритмически выверенный текст, одновременно напоминающий о традиции деревенской прозы и сочинениях Саши Соколова.
«Это не просто география. Это определенный образ жизни, это характер, это определенная этика и мировоззрение. И поэтика, кстати, тоже. В ритмах Варвары Заборцевой заметны следы северного фольклора, его плачей и заговоров» (Сергей Баталов).
Слышала ли раньше степь северные колыбельные? Может, они встретились впервые, как машина дяди Жени и южная распахнутая дорога. Эти колеса крепли в лесах, на болотах. Из какой грязи выбирались, какие повороты брали! Закалка будь здоров! А здесь до того прямая дорога, аж в сон клонит. Еще чуть-чуть – и взлетит, оторвется машина. Ни одну сосну не зацепит. Пугающий простор.
Женский голос продолжал скрипеть. Он вспоминал, что такое музыка. С каждым словом получалось все лучше. Любушка вскоре уснула.
II
Машина будто везла настоящий дом.
Две подушки, два одеяла. Четыре кружки, оладьи на четверых. Двое мужчин и две женщины.
«Разве дому положено двигаться? – думалось Любушке перед сном. – Почему оторвался он от земли и понесся от Белого моря на границу степного солнца?»
До степи еще далеко. Мчалась машина от Севера к Югу. Будто не оборачиваясь.
Хорошо, что Север большой.
От Архангельска до Вологодчины тянутся вечные сосны. Лес, и не видно конца. От озер и до самого неба. Долго-долго все было родным и знакомым. Будто за грибами поехали.
Больше всех лес любила Любушка. С детства на беломошнике. Не боялась ни волка, ни медведя. Так и выросла на клюкве – краснощекая. И глаза – брусничный лист.
Дядя Женя тоже лес уважал. Чистокровный помор, такого еще поискать. Рыбачить любил не меньше отца и деда. И рыба шла на него – пол-Архангельска накормил. Да и не принято на Севере жадничать. Сегодня у тебя клюет, завтра у соседа. Так и перезимуешь.
Рядом с дядей Женей сидел парень помоложе. Глаза чистейшие – будто северными реками налиты. Имя какое – Иван! Мама так назвала.
Мама была рядом. Сидела за дядей Женей и пела колыбельную для Любушки – Ваниной невесты. Семья Вани родом из Соломбалы, «болотистого острова» в переводе. Места корабельные – первые суда сам Петр Великий принимал. Ваня всегда гордился, что его прадеды на верфи трудились, по морю ходили, с иностранцами были дружны.
Ване и его маме море было роднее леса. Любушка часто звала их за ягодами-грибами, да так и не собрались.
В этот раз не черника и не грузди созвали их в дорогу.
III
По Вологодчине бродят лоси.
Любушку разбудил рев – лосиный рев, не иначе. Из тумана вышла лосиха – что ее так напугало, чего она так бежит? Верно, лосенка потеряла. Как же тут не реветь, лес на уши не поднять. «Помоги ей, Господи, помоги», – молится сонная Любушка.
Будто в бреду мерещатся сборы в дорогу, Рождество Богородицы, голос Вани:
– Люба, война. Собирайся.
Война не была новостью, она тянулась от самой зимы. Ждала перелетных птиц, распахивала поля, собирала на редкость щедрый урожай. Рядышком с людьми.
Тем временем ехали по местам преподобного Дмитрия Прилуцкого. Когда-то и его завела дорога в леса Вологодчины, где он основал Спасский собор. Преобразилась тогда Вологодчина. Монастырь вырос вокруг собора. Любушка дважды молилась в нем о Ване.
И сейчас помолилась – издалека. Монастырь мелькнул в стороне. Только Любушка и заметила.
«Люба, война. Собирайся», – мерещилось снова и снова.
Письма летели повсюду – по лесам, по горам, по степям. Мужчинам писала война.
Ваня больше не мог ждать. Война сводила его с ума. А значит, с пути.
Природа подарила Ване кристальный разум. Вот и стал он не просто ученым, а кристаллографом. Говоря по-простому, изучал твердые тела. Любушка своей деревне объясняла так: «Есть на свете вода, есть воздух, а есть твердь – ее-то и любит Ваня всей душой».
Любушка выросла на заповедях Христа. Ваня – на заповедях Лихачева. Оба знали одно: война не бывает светлой. Светлым бывает снег, особенно северный. Светлым бывает слово, особенно северное. Светлым бывает дом – деревянный и с белой печкой.
Люба, бери самое дорогое. Завтра мы уезжаем на границу степного солнца.
Любушка бросилась к письмам, открыткам, билетам из музеев, театров, поездок. Хранила в коробочке – называла «шкатулкой для светлых дней». Знала, что пригодятся.
Подорожники надо испечь. Лучше всего получались оладьи – за них и взялась. Только летели – одна за другой. Пышные как никогда. Будто всю юность готовилась к этой дороге.
«А как же наши зеленые стены? – думалось Любушке. – Мы красили их вместе. Стол мастерили сами. Я вышивала скатерть. Ваня выращивал фикусы. Боже, как они подросли!»
Та ночь была нестерпимо длинной. Ваня до рассвета целовал грудь Любушки. Жадно, будто ребенок, впервые увидевший свет.
IV
– La sérénité![1] – на выдохе шептала мама.
Черные купола уходили в прозрачное небо. Солнце – нелепая радость! – еще согревает. Как же найти слово, чтобы назвать разом спокойствие, ясность и чистоту? Тишину благостную, когда внутри и вокруг – свет?
– La sérénité! – на выдохе вырывалось.
Бывает, слово найдется – и нарадоваться не можешь. Думаешь: как раньше жил без него? Порой из далекого языка придет, но так на душу ляжет, будто родное.
– Quel jour serein le ciel presage! [2]
В ярославское утро ворвался Шиллер. Мама сама удивилась. Еще девчонкой читала «Вильгельма Телля». Книгу под мышку – и на реку. В лодке любила читать. Папа всегда разрешал. А мама приносила перчатки: «Руки береги, Светланка».
В доме напротив жила тетушка Лена. По рожденью Селин, корнями француженка. «Имя береги, Светланка. Только кажется, что его нельзя потерять. Легче перчаток, мой ангелок. А порой и самой оставлять приходится», – повторяла тетушка Лена.
Светланка бегала к ней за книгами – так и выучила французский. Ни на одном корабле, что приходят в Архангельск, не найдешь столько заморского, сколько в шкафу тети Лены.
Ох уж этот Вильгельм Телль! Первая любовь Светланки. Смелый, духом свободный – легендарный герой далекой страны. Но будто родной молодой северянке.
«Какой безмятежный день предвещает небо», – повторяла мама и будто не верила.
И правда – ехали в колокольном звоне. Мелькали Илья Пророк, Параскева Пятница, Архангел Михаил. И дома – в свежей листве.
– Вот она – la sérénité du monde[3].
На секунду маме хотелось выхватить руль и поселиться прямо здесь. Где солнце не знает границ.
Но увидела Ваню и Любушку.
– Какое благостное слово – un esprit[4]. Разум и дух – воедино, в одном слове. Сохранить, только бы сохранить. Вот спасение – un esprit serein![5] Только бы перевести.
Выдох мамы врезался в окно. Безглавая деревня. Звучит «Прощание славянки». Провожают пятерых.
V
Над Ивановской областью было истинно левитановское небо. Насыщенно-синее. Звенящая лазурь. А под ней горящая осень – тоже левитановская.
Любушка опустила
