Надежда Тэффи - Том 3. Все о любви. Городок. Рысь

– Тетечка! Вот так суприз! Куда вы это? – вопил холерный студент.

Он оттер плечом Платонова и, напирая на растерянную даму, чмокнул ее в щеку.

– Это… разрешите познакомить… – с выражением безнадежного отчаяния залепетала та, – это племянник мужа. Вася Окулов.

– Да мы уже отлично знакомы, – добродушно веселился студент. – А вы знаете, тетечка, вы в деревне здорово разжирели! Ей-богу! Бока какие! Прямо постамент!

– Ах, оставьте! – чуть не плача, лепетала Вера Петровна.

– А я и не знал, что вы знакомы! – продолжал веселиться студент. – А может быть, вы нарочно и встретились? Рандеву? Ха-ха-ха! Идемте, тетечка, я покажу вам вашу каюту. До свиданья, мосье Платонов. Обедать будем вместе?

Он весь вечер так и не отставал ни на шаг от несчастной Веры Петровны.

Только за обедом пришла ему блестящая мысль пойти самому в буфет распечь за теплую водку. Этих нескольких минут едва хватило, чтобы выразить отчаяние, и любовь, и надежду, что, может быть, ночью негодяй угомонится.

– Когда все заснут, приходите на палубу, К трубе, я буду ждать, – шепнул Платонов.

– Только, ради бога, осторожней! Он может насплетничать мужу.

Вечер вышел очень нудный. Вера Петровна нервничала. Платонов злился, и оба все время в разговоре старались дать понять студенту, что встретились совершенно случайно и очень этому обстоятельству удивляются.

Студент веселился, пел идиотские куплеты и чувствовал себя душой общества.

– Ну, а теперь спать, спать, спать! – распорядился он. – Завтра вам рано вставать, ни к чему утомляться. Я за вас перед дядечкой отвечаю.

Вера Петровна многозначительно пожала руку Платонова и ушла в сопровождении племянничка,

Легкая тень скользнула около перил. Тихий голосок окликнул. Платонов быстро отвернулся и зашагал в свою каюту.

«Теперь еще эта привяжется», – подумал он про маленькую капитаншу.

Выждав полчаса, он тихонько вышел на палубу и направился к трубе.

– Вы?

– Я!

Она уже ждала его, похорошевшая в туманном сумраке, закутанная в длинную темную вуаль.

– Вера Петровна! Дорогая! Какой ужас!

– Это ужасно! Это ужасно! – зашептала она. – Столько труда было уговорить мужа. Он не хотел, чтобы я ехала одна к Северяковым, ревнует к Мишке. Хотел ехать в июне, я притворилась больной… Вообще, так все было трудно, такая пытка…

– Слушайте, Вера, дорогая! Пойдем ко мне! У меня, право, безопаснее. Мы посидим тихо-тихо, не зажигая огня. Я только поцелую милые глазки, только послушаю ваш голос. Ведь я его столько месяцев слышал только во сне. Ваш голос! Разве можно его забыть! Вера! Скажи мне что-нибудь!

– Э-те-те-те! – вдруг запел над ними хрипловатый басок.

Вера Петровка быстро отскочила в сторону.

– Это что такое? – продолжал студент, потому что это, конечно, был он… – Туман, сырость, разве можно ночью на реке рассиживать! Ай-ай-ай! Ай да тетечка! Вот я все дядечке напишу. Спать, спать, спать! Нечего, нечего! Аркадий Николаевич, гоните ее спать. Застудит живот и схватит холеру.

– Да я иду, да я же иду, – дрожащим голосом бормотала Вера Петровна.

– Так рисковать! – не унимался студент. – Сырость, туман!

– Да вам-то какое дело? – обозлился Платонов.

– Как какое? Мне же перед дядечкой за нее отвечать. Да и поздно. Спать, спать, спать. Я вас, тетечка, провожу и буду всю ночь у двери дежурить, а то вы еще снова выскочите и непременно живот застудите.

Утром, после очень холодного прощанья («Она еще на меня же и дуется», – недоумевал Платонов), Вера Петровна сошла с парохода.

Вечером легкая фигурка в светлом платьице сака подошла к Платонову.

– Вы печальны? – спросила она.

– Нет. Почему вы так думаете?

– А как же… ваша Вера Петровна уехала, – зазвенел ее голос неожиданно дерзко, точно вызовом.

Платонов засмеялся:

– Да ведь это же тетка вашего приятеля, холерного студента. Она даже похожа на него – разве вы не заметили?

И вдруг она засмеялась, так доверчиво, по-детски, что ему самому стало просто и весело. И сразу смех этот точно сдружил их. И пошли душевные разговоры. И тут узнал Платонов, что капитан – отличный человек и обещал отпустить ее осенью в Москву учиться.

– Нет, не надо в Москву! – перебил ее Платонов. – Надо в Петербург.

– Отчего?

– Как отчего? Оттого, что я там!!

И она взяла его руку своими худенькими ручками и смеялась от счастья.

Вообще ночь была чудесная. И уже на рассвете вылезла из-за трубы грузная фигура и, зевая, позвала:

– Марусенок, полуночница! Спать пора.

Это был капитан.

И еще одну ночь провели они на палубе. Луна, подросшая, показала Платонову огромные глаза Марусеньки, вдохновенные и ясные.

– Не забудьте номер моего телефона, – говорил он этим изумительным глазам. – Вам даже не надо называть своего имени. Я по голосу узнаю вас.

– Вот как? Не может быть! – восхищенно шептала она. – Неужели узнаете?

– Вот увидите! Разве можно забыть его, голосок ваш нежный! Просто скажите: это – я. И какая чудесная начнется после этого телефона жизнь! Театры, конечно, самые серьезные, ученые лекции, выставки. Искусство имеет огромное значение… И красота. Например, ее красота…

И она слушала! Как слушала! И когда что-нибудь очень ее поражало, она так мило, так особенно говорила: «Вот как!»

Рано утром он вылез в Саратове. На пристани уже ждали его скучные деловые люди, корчили не естественно приветливые лица. Платонов думал, что одно из этих приветливых лиц придется уличить в растрате, другое – выгнать за безделье, и уже озабоченный и заранее злой стал спускаться по трапу.

Случайно обернувшись, увидел у перил «ее». Она жмурилась сонным личиком и крепко сжимала губы, словно боялась расплакаться, но глаза ее сияли, такие огромные и счастливые, что он невольно им улыбнулся.

В Саратове захлестнули днем дела, вечером – пьяный угар. В кафешантане Очкина, гремевшем на всю Волгу купецкими кутежами, пришлось, как полагается, провести вечерок с деловыми людьми. Пели хоры – цыганский, венгерский, русский. Именитый волжский купец куражился над лакеями. Наливая сорок восемь бокалов, плеснул лакей нечаянно на скатерть.

– Наливать не умеешь, мерзавец!

Рванул купец скатерть, задребезжали осколки, залили шампанским ковер и кресла.

– Наливай сначала!

Запах вина, сигарный дым, галдеж.

– Рытка! Рытка! – хрипели венгерки сонными, голосами.

На рассвете из соседнего кабинета раздался дикий, какой-то уж совсем бараний рев.

– Что такое?

– Господин Аполлосов веселятся. Это они всегда под конец сбирают всех официантов и заставляют их хором петь.

Рассказывают: этот Аполлосов, скромный сельский учитель, купил в рассрочку у Генриха Блокка выигрышный билет и выиграл семьдесят пять тысяч. И как только денежки получил, так и засел у Очкина. Теперь уж капитал к концу подходит. Хочет все до последней копейки здесь оставить. Такая у него мечта. А потом попросится опять на прежнее место, будет сельским учителем век доживать и вспоминать о роскошной жизни, как ему на рассвете официанты хором пели.

– Ну, где кроме России и души русского человека найдете вы такое «счастье»?

Прошла осень. Настала зима.

Зима у Платонова началась сложная, с разными неприятными историями в деловых отношениях. Работать приходилось много, и работа была нервная, беспокойная и ответственная.

И вот, как-то ожидая важного визита, сидел он у себя в кабинете.

Зазвонил телефон.

– Кто говорит?

– Это я! – радостно отвечал женский голос. – Я! Я!

– Кто «я»? – раздраженно спросил Платонов. – Простите, я очень занят.

– Да я! Это – я! – снова ответил голос и прибавил, точно удивленно: – Разве вы не узнаете? Это – я.

– Ах, сударыня, – с досадой сказал Платонов. – Уверяю вас, что у меня сейчас абсолютно нет времени заниматься загадками. Я очень занят. Будьте любезны говорить прямо.

– Значит, вы не узнали моего голоса? – с отчаянием ответила собеседница.

– А! – догадался Платонов. – Ну как же, конечно, узнал. Разве я могу не узнать ваш милый голосок, Вера Петровна!

Молчание. И потом тихо и грустно-грустно:

– Вера Петровна? Вот как… Если так, то ничего… Мне ничего не нужно…

И вдруг он вспомнил:

Да ведь это маленькая! Маленькая на Волге! Господи, что же это я наделал! Так обидеть маленькую!

– Я узнал! Я узнал! – кричал он в трубку, сам удивляясь и радости своей, и отчаянию. – Ради бога! Ради бога! Ведь я же узнал!

Но уже никто не отзывался.

Время

Это был отличный ресторан с шашлыками, пельменями, поросенком, осетриной и художественной программой. Художественная программа не ограничивалась одними русскими номерами, «Лапоточками», да «Бубличками», да «Очами черными». Среди исполнителей были негритянки, и мексиканки, и испанцы, и джентльмены неопределенного джазовского племени, певшие на всех языках малопонятные носовые слова, пошевеливая бедрами. Даже заведомо русские артисты, перекрестившись за кулисами, пели на «бис» по-французски и по-английски.