Алчность - Анита Берг

деньгах, чем другие союзники, почти наверняка найдется человек, который захочет ее купить. И хотя законным путем попасть в американскую зону можно было, пройдя через пропускные пункты, ребенку, знающему город так, как его теперь знал Дитер, было довольно легко проникнуть туда, минуя их.

Этим утром он сделал еще одно важное открытие — кинжал с эфесом, отделанным блестящими стекляшками, имеет значительно большую ценность, чем обычный. Уже через час у него были мешочек кофе, ящик мясных консервов, еще один с консервированными персиками, несколько фунтов сахара и несколько банок сгущенного молока — продукты посыпались на него, словно из рога изобилия. Кинжал принес ему так много, что возникла проблема, как доставить все это домой.

— У тебя еще есть такие? — спросил толстый сержант, компенсируя недостаточное знание немецкого выразительной жестикуляцией и громким голосом.

«Как будто, если он кричит, я пойму его лучше», — подумал Дитер и кивнул.

— Тогда ты едешь со мной, друг.

Дитер с торжеством подъехал к дому на американском армейском джипе.

— Вот так, мама, — сказал он, когда коробки были перенесены в гостиную.

— Дитер, где ты достал все это? — Софи озадаченно посмотрела на сержанта, который стоял посреди комнаты, усмехаясь им обоим.

— Это был обмен, мэм, — ответил американец, уловив, в чем заключался вопрос. — У вашего сына была парочка неплохих кинжалов, которые он хотел обменять.

— Как это мило с вашей стороны. — Софи улыбнулась ему. Дитеру эта улыбка не понравилась — он опять почувствовал себя лишним.

— Он сказал, что у него есть еще несколько.

Софи перевела слова сержанта Дитеру. Мальчик неохотно вышел из комнаты — мать снова вела себя глупо, слишком много улыбалась, слишком часто смеялась. Он убрал кирпич, служивший дверцей его «сейфа», и осмотрел свои сокровища. У него оставалось два украшенных кинжала и три простых, а также кокарды и жестянка со стеклянными камушками. Интересно, они такие же, как стекляшки на кинжалах? В таком случае они тоже могут иметь ценность. Может быть, сержанту они понравятся? Но потом Дитер передумал — ему слишком нравилось играться с камушками, чтобы так просто отдать их. Он положил на место то, что осталось у него от отца — поднос и книгу, — и взял три кокарды. Железные кресты решил не отдавать: он так гордился ими, что просто не мог передать их врагу, который, как мальчик догадывался, вполне способен осквернить их.

В этот раз переговоры вела его мать, поэтому он стоял молча. Дитер был впечатлен: он и раньше знал, что Софи немного владеет английским, но судя по скорости, с которой она разговаривала с сержантом, за последнее время она заметно продвинулась в знании этого языка. «Наверное, ее научил капитан», — с грустью подумал Дитер.

Наконец американец ушел.

— Ты просто чудо! Ты знаешь, что он скоро привезет нам? Точно такую же кучу еды!

— За несколько кокард?!

Софи нервно хихикнула и потрепала его по затылку.

— Именно так, — проговорила она, но мальчик заметил, что она внезапно покраснела. — У тебя есть еще?

Дитер выбежал из комнаты и через минуту вернулся с остальными значками и с ножами. И так как мать умела менять все это на еду лучше, чем он, он передал все ей.

— Дитер, это просто чудесно. Это все, что у тебя есть?

— Да, мама, — солгал мальчик, надеясь, что она не заметит, что в этот раз покраснел он. Но Софи была поглощена кокардами и даже повизгивала от восторга.

— Теперь мы не будем голодать, правда ведь? — восхищенно произнесла она.

— Нет, и мы обойдемся без помощи этого англичанина, так? Я же говорил, что позабочусь о тебе!

5

Берлин, 1946–1947

Софи продолжала дружить с врагом — как с английскими, так и с американскими военными, и Дитер был просто убит тем, что его предали.

Его также расстроила и разозлила судьба его сокровищ: Софи вскоре обменяла их, как он ни умолял ее оставить все на черный день — как деньги, которые папа хранил в банке. Еще больше его рассердило то, что она приобрела взамен: шелковое покрывало на кровать, кое-какую мебель, соболью шубу в придачу к норковой, которая у нее уже была. Ни еды, ни керосина, ни угля у них не прибавилось. Когда же Дитер начал распекать ее, она на него разозлилась и сказала, чтобы он не лез не в свое дело. Но это было его дело — все эти вещи принадлежали ему.

Он начал избегать матери, проводить все меньше и меньше времени в их подвальном пристанище — теперь, когда в воздухе уже веяло весной, делать это было намного проще. А еще он начал посещать школу. Учитель, живший на их улице, организовал импровизированную школу на развалинах старой. Парт не было, ученики сидели на досках, положенных на стопки кирпича. У них было мало книг, поэтому приходилось делиться теми, что имелись. Бумага и карандаши были большим дефицитом — они писали мелом на шиферных плитах. Ученики не понимали, что из-за нехватки всего нужного для школы и необходимости внимательно слушать учителя и запоминать, они развивали в себе такое полезное для жизни качество, как феноменальная память.

Дитеру уже исполнилось девять лет, им владела жажда знаний, но хотя интеллект его быстро развивался, физически он заметно отставал — к его крайнему огорчению, росту ему откровенно недоставало. В надежде подрасти он каждую неделю измерял свой рост — ему хотелось быть высоким, как отец, а не маленьким, как мать. Теперь это стало еще одним ее качеством, которое ему очень не нравилось. Точно так же мальчик винил мать за темный оттенок своих волос — он хотел быть блондином, как отец, истинный ариец. Его глаза были правильного цвета, и как же ему было жаль, что цвет глаз не дополнялся правильным цветом волос!

Герр Шрамм, учитель, увидел тягу мальчика к знаниям и начал проявлять к нему интерес. Юргену Шрамму и его жене Лотти повезло больше, чем большинству людей, — в том смысле, что их дом остался почти цел и что много лет назад, еще до начала налетов, Юрген перенес свою бесценную библиотеку в подвал. Именно эти книги и обеспечивали существование маленькой школы. Заметив, насколько смышленым и жадным к учебе был Дитер, учитель стал давать ему книги домой — Дитер был единственным учеником, которого почтили таким доверием. Таким образом, мальчик был даже рад, что по вечерам мать уходила и он оставался дома один: теперь ему никто не мешал читать и учиться.

Юрген был хорошим