Плутон меняет знак - Елена Козлова

Плутон меняет знак читать книгу онлайн
В мире, где каждый шаг регламентирован и больше нет свободного искусства, бывший издатель Анастасия становится клиническим психологом. Ее собственная реальность зыбка и сюрреалистична: в ее квартире живут бывший муж и призрак матери, ее пациенты одержимы нетривиальными зависимостями, ее окружение придает астрологии вес критической рациональности. Но даже в условиях тотального контроля налаженная система однажды дает сбой – и не только потому, что Плутон меняет знак, а значит, все неизбежно придут к всеобщей трансформации, как обещают по телевизору.
Как нелепа старость. Неужели жалкая старушка была когда-то прямой, молодой, с красивой спиной в родинках. Собиралась на свидания, брызгала щиколотки духами.
Для кого
Для любителей современной прозы с непредсказуемым сюжетом, антиутопий, социальной сатиры.
В шлеме послышался треск, и виртуальный белый свет, из которого состоял восьмой уровень бытия, где болталось мое неприкаянное высшее Я, стал меркнуть. «К сожалению, на сайте технические неполадки. Вы сможете вернуться к медитации, как только неисправность будет устранена», – сообщил экран и окончательно погас.
– Это к переменам… – неуверенно ответила психологиня.
– Да, к трансформации. Отношения выйдут на новый уровень, так по телику говорили, понимаете. Наши с Сережей отношения выйдут на новый уровень.
Психологиня растерянно кивала.
Муж между тем заметил, что Вера все кому-то улыбается, смеется, о делах себе под нос рассказывает. Предложил поехать в санаторий – нервы подлечить. Голову. Вера и согласилась. На свою голову, Вера Б.
Сверху на нее будто упала бетонная белая плита. Невесомая, потому что плита была беспощадным электрическим светом. Вера ослепла на мгновение и первое, что увидела, были ее руки, смиренно лежащие на коленях. Подмерзшие пальцы, на безымянном – обручальное кольцо в форме гайки с крупным камнем. У мужа такое же. Делали на заказ у знакомого ювелира. Маникюра нет. Надо на свободе сделать. И гайку снять.
– Свет дали, – сообщила психологиня очевидное.
Говорить больше не хотелось. Вера поежилась и поплотнее завернулась в кашемировый палантин.
– Спасибо, что поделилась, – поблагодарила Анастасия. – Как ты сейчас? Что чувствуешь?
– Холодно. Здесь очень холодно.
– Электричество есть, скоро станет тепло. А внутри что чувствуешь?
– Думаю, где теперь Сережа. Что я сделала не так. Почему он исчез. Почему заблокировал? Почему мои последние сообщения ему были удалены? Я вроде ничего не писала. Или писала? И выходит, муж обо всем узнал, раз меня сюда упек лечиться от любовной зависимости.
– Это твои мысли. А что ты чувствуешь?
– Я не знаю.
– Вера, посмотри вот сюда. – Психологиня сделала жест рукой в сторону стены, на которой рядом с графиком месячных висел большой кусок ватмана «Таблица чувств».
«Уже и чувства заковали в таблицу», – подумала Вера Б. Она замечала ее и раньше, но всегда отводила взгляд, испытывая раздражение. Такое же, как и на каждой групповой терапии, где непременно надо было называть чувства, которые ты испытываешь, сидя на облезлом стуле в кругу потерянных для социума придурков. Вера, будучи женщиной неглупой, быстро сообразила, какие чувства были в клинике в приоритете – благодарность (за неудобные койки, перекуры по расписанию и тошнотворную еду), спокойствие (иначе пристанут и начнут пытать, что не так, расскажи, Вера Б., что тебя тревожит, а то и таблеток дадут, от которых минута превращается в час) и надежда (на то, что она вылечится от любви и станет здоровым, удобным человеком). Поэтому, когда к ней приставали с чувствами, она талдычила:
– Благодарность, спокойствие, надежда. Благодарность, спокойствие, надежда.
– Давай, назови зверя по имени, – не унималась психологиня.
Вера Б. прошлась взглядом по табличке:
Гнев, страх, грусть, ужас, горечь.
Радость, любовь, счастье, эйфория.
Бешенство, ярость, отчаяние, злость.
Счастье, нежность, любовь.
Тоска, ненависть, скорбь.
Восторг, ликование, теплота.
Истерия, испуг, досада, оцепенение.
Сочувствие, доверие, спокойствие.
Лень, блаженство, умиротворение.
Приподнятость, надежда, увлечение.
Злость, подозрение, жалость, оживление.
Раздражение, тревога, отрешенность.
Безопасность, благодарность, одиночество.
Презрение, ошарашенность, отчаяние.
Зависть, презрение, отвращение.
Уверенность, облегчение, любопытство.
Нетерпимость, пренебрежение, ревность.
Ей казалось, что чувства отделяются от бумаги, начинают кружиться по комнате, заполняя собой пространство. Сквозь черные объемные буквы она видела желтоватого цвета стены, окно – жалюзи не по размеру, засаленные задницами реабилитантов диваны, монументальный стол на львиных ногах, дичь, конечно, безвкусица, ветхий линолеум на полу. Чувства пружинили, увеличивались в размерах и становились больше того странного пространства, в которое были заключены. Больше Веры Б. Некоторые из них стали неприятно пульсировать.
– Обида. Недоумение. Страх.
– Чего боишься сейчас?
– Что я никогда его больше не увижу. Никогда.
По Вериным щекам, казавшимся бледными от электрического света, потекли слезы. Дверь беспардонно распахнулась, и на пороге появился руководитель психологинь Алексей. Выглядел он как охотник, подстреливший нестыдную дичь. Объемные буквы, из которых складывались чувства, рассыпались и черными шариками рухнули на линолеум. Шарики убирать потом сложно будет, мелькнуло в голове у Веры Б. За ним так же вероломно в кабинет ввалился консультант Вова – в руках у него были пакеты из «Вайлдберриз».
– У меня консультация, – опешила психологиня.
– А у меня новый пац! – Алексей выпучил серые глаза в ее сторону. – Психический. Генерализованное тревожное расстройство. Напряжение, правда, снимает не бухлом.
– Веществами?
– Нет. Тут кое-что поинтереснее. Со слов заказчицы, супруги, целыми днями трупы рисует, прикинь? С августа в психушке, забрали по интервенции, оттуда решили к нам: пролечить от зависимости.
– Зависимости от чего?
– От смерти, – серьезно сказал Алексей. – Жена просто больше с ним не может: говорит, вся квартира в трупах. Вот вещи его. – Он поставил пакеты в угол. – А вот и он сам. Художник наш.
В консультантскую зашел Сережа. Вера Б. понимала, что происходит то, чего в реальной, не кинематографической жизни произойти никогда не могло, но это произошло. Сережа с отрешенным лицом, запавшими, словно в агонии, глазами, в простой черной толстовке стоял на пороге и смотрел куда-то внутрь себя. Вера сидела как оглушенная. Даже сейчас, в убогих резиновых тапках и этой странной комнате с таблицей чувств и графиком месячных на стенах, он казался скалой. Неприступным утесом. Вокруг которого печально летала, как чайка, Вера Б. и кричала на своем чаячьем хохочущем языке. Она перевела взгляд на таблицу и сразу выделила одно чувство. Ошарашенность. Вера была ошарашена.
– Заведи на него дело, он, правда, под «галкой» и крыть его будет еще дня два. Но на вопросы, кто и откуда, сможет ответить.
– А ты, Вера, топай на группу. У вас вечернее мероприятие – круг чувств, – строго напомнил Вова. – Сейчас веду всех на перекур. Шапку надень, а то простудишься еще. Что я мужу твоему скажу?
– Привет, – кивнула психологиня Сереже. На ее лице была смесь изумления и жалости.
– Это вы меня в психушку отправили? – Он криво улыбнулся.
– Нет, не я.
– Жена твоя, художник, тебя туда отправила. И сюда тоже. А вы что, знакомы? – удивился Алексей.
– Знакомы, – кивнула психологиня.
– Ну, потом расскажешь, мне бежать надо. Хорошо, что знакомы, доверия больше будет.
Вере хотелось кричать, что они тоже знакомы, да какое там знакомы. Она молоком его своим кормила. Но она не могла даже открыть рот. Ошарашенность сменилась облегчением: Сережа жив, жив, не умер, вот он, рядом стоит, и на войну его не забрали. И не посадили. Ну, почти не посадили. Психушка, наверное, лучше, чем тюрьма. И она, Вера, сделала все так, ничем его не обидела, выходит, нормально все с ней… Да, это он, лицо его с греческим профилем. Волосы густые, как у манекена. Он и сам похож на манекен. Даже ходит будто на шарнирах, чуть раскачивается всегда – и сейчас раскачивается. Вере захотелось лечь и уткнуться лицом в диван, как бы она сделала дома. Но она вспомнила, что на нем сидят противные реабилитанты в несвежих трениках, и не стала этого делать.
А Сережа, скотина, даже не посмотрел в ее сторону. А психологиню узнал. Выходит, они знакомы. Откуда? Неужели тоже по инстаграму[13]? А если она одна из его мертвых телок? Вера ощутила, как в область солнечного сплетения вошел невидимый острый колышек, и дышать стало трудно. «Ревность, ревность», – понимающе подсказывала ей таблица чувств.
Она встала с дивана и хотела выйти, напустив на себя спокойствие и уверенность. И надежду. Звали же на круг чувств. Но на пороге развернулась и подошла к Сереже:
– Обними меня, – попросила она.
– Ничего не понимаю. Меня же убили, где Лозовский? – пробормотал Сережа и как-то механически, как робот, все же обнял ее.
От него пахло прокисшей одеждой, но Вере нравился этот запах. Он был человеческий. Живой.
– Вера, с тобой все в порядке? – Психологиня уже крутилась рядом, как лисица.
– Любовь, – ответила Вера Б. – Я испытываю любовь. Ошарашенность. Эйфория. Счастье. Облегчение. Ревность. Нежность. Надежда. Вера. Это любовь.
Она закрыла лицо руками, скрывая смех, даже хохот, который рвался наружу. Она, Вера Б., здесь и сейчас хохочет в нарколожке, куда
