#Мы никогда не знаем… - Ирина Борисовна Оганова

Соня всегда мечтала о даче. Не раз представляла, как бы там всё устроила и сиренью с жасмином весь сад засадила, и чтобы обязательно яблоня цвела белым цветом. Они с матерью ещё в детстве по выходным к одной знакомой на дачу в Разлив ездили.

Не могла стереть из памяти, как летом на открытой террасе чай из самовара пили и ели пирог с черникой, красиво переплетённый полосками из теста.

Позднее и к однокласснице с ночёвкой. Родители подружки забирали её на чёрной «Волге» – и прямиком в Комарово, на государственную дачу. Отец у неё профессором был, а может, и академиком. Больно хорошо жили. Всё интересно устроено. На обед скатерть белую ажурную стелили, и посуда цены немалой поражала своим разнообразием, вроде по наследству от предков досталась. Мама, белокурая нежная женщина, к мужу уважительно, по отчеству, обращалась, а он – уменьшительно-ласкательными сыпал. Соня с немым восхищением наблюдала за неспешным течением их жизни, уезжала всегда с трудом, нехотя возвращаясь в свою привычную безотцовщину. Может, от этого и не сильно брала в голову, что Лизка без отца растёт, она-то не пропала, и Лиза привыкнет, и не будет дурацких вопросов задавать.

В Италию выбралась только к середине зимы по-быстрому, туда-обратно. Аня в Москву прилетала. Надо всё обсудить, может, и ей какое место в бизнесе найдётся, надоело ерундой страдать, и квартиру новую хотелось, аж зубы сводило.

Автик настойчиво звал жить вместе. Готов был в Питер переехать и квартиру огромную снять. Соня этот вариант не рассматривала, сама раскрутится и квартиру купит. Она была уверена, Аня поможет и без доли не оставит, а вот в Ленке сомневалась, совсем не своя стала, чужая. Можно подумать, была когда-нибудь своя! Что удивляться?!

Милан Соньке совсем не понравился. В Америке всё на своём месте, а здесь как человек второго сорта. Лена с мужем жила в самом центре, недалеко от Домского собора. Огромная квартира была заставлена и увешана предметами современного искусства, в котором Соня совсем не шарила. Она молча рассматривала причудливо-уродливые формы неведомых существ и с тоской пожимала плечами. Ленка восторженно тыкала пальцем в яркие плевки краски на огромных полотнах, пытаясь описать всю гамму чувств, которую хотел передать художник, по мнению Сони – явно бесноватый.

– Только не говори, что Лиза не хуже нарисует! Если что, буду скупать все её каракули за твёрдую валюту.

Гонору в миланской Елене прибавилось немерено. Понятно, жила на широкую ногу, и общество вокруг соответствующее. Соню доставали её постоянные замечания и подколы – то сидит не так, то нехрен салат с ножа на вилку перекладывать, то одета не к месту. В Америке всё проще, можно было собой оставаться, а не комплексовать по каждому поводу.

Заставила Соньку пару свитеров кашемировых пастельных тонов купить и шарф какой-то шёлковый, неведомой фирмы – типа только для избранных делают. Выложила Соня за него пятьсот зелёных, целое состояние, не говоря уже о свитерах. И как только могла повестись на эту хрень и засадить столько бабла! Хотелось соответствовать, но не за такие же деньги! Виду особо никакого, только престижно и с классом, как убеждала Ленка.

Вбитые в себя деньги результата не дали. Лена старалась из последних сил пристроить Соню, но итальянцы что помоложе любили болтовню беспробудную, а Соня только бонжорно да граци, на этом её словарный запас заканчивался, а для ведения бесед об искусстве и политике требовалось явно побольше. Чтобы сразу в койку – не такая, чувствовали и теряли к ней интерес, хоть и отмечали, что белла рагаца.

– У них, наверно, всё белла, на всякий случай, вдруг пролезет! – возмущалась Сонька.

Особенно раздражали её стареющие ловеласы с плешью на макушке и лоснящейся растительностью по бокам. Ей казалось, от них пахнет плесенью и нафталином, когда они недвусмысленно прихлёстывали за ней в надежде на взаимовыгодные отношения.

– Лен, а что они такие борзые? Если баба из России, так обязательно хочет подлезть под облезлого итальяшку?! И откуда они это взяли?

– Откуда, откуда… Вон границы открыли, и нагрянуло бабьё разномастное со всей России. Все содержания хотят, за новые сапоги любая готова дать хоть столетнему деду. Дорвались и бошки посносило. Я ещё по Рашке знала девок, что за колготки ноги раздвигали. А какие красотки были! Итальянки себя уважают. Это наши, как шавки последние, за лаве хоть горилле в зоопарке дадут.

Хоть и не удалось Ленке осуществить задуманное, пристроить подружку к себе поближе, но потаскала она её по лучшим ресторанам, даже в Венецию свозила и отель один из лучших взяла, чем удивила Соню. «Видно, одиноко ей», – решила в очередной раз Соня, но Америка понятней показалась, и планов на Италию она совсем не держала.

Не успела Соня распаковать вещи, надо в Москву. Наталья первый раз зло взглянула и даже выговаривать ничего не стала, только процедила сквозь зубы:

– Господи, не дай Бог, что со мной, пропадёт ребёнок! Никому не нужный.

– Что значит – не нужный? – Соне обидно стало.

Понятно, если бы не Наталья Сергеевна, не моталась так! Наташа вся в Лизе, словом, жизнь ей свою подарить надумала. Да и какая жизнь у неё, ближе Лизоньки никого нет и не было. Мать вон тоже вроде их любит и переживает за все, а жизнь своя у неё, и не готова на такие подвиги. Люди разные, и любят, кто как может.

Аня в Москве большую деятельность развернула, чистая бизнес-вуман. Соня думала, на пару дней к ней свалит, а задержалась на целую неделю. Аня будила в ней какие-то неведомые силы, желание жить и действовать. С ней было тепло и надёжно, и никаких сомнений, что она главная. Как в армии – как скажет, так Соня и сделает. Это не с Леной – вечная борьба противоположностей.

Порешили, что Анюта товар будет на фабриках закупать и на оптовый склад отправлять, а Соня в Питере точки по сбыту откроет, рынок ещё не забит, всего требовалось много – люкс люксом, а народу тоже одеться хотелось по сходной цене.

– Сонь, только тебе в Штаты хоть раз в месяц ездить придётся. Ты лучше знаешь, что у вас пойдёт. Хочу, чтобы своими глазами всё видела и наощупь трогала. Это важно!

Соня вспомнила