Необитаемая - Татьяна Млынчик

колоннами Аничкова и зданием библиотеки Маяковского на другой стороне Фонтанки. Воображение, умственное упражнение, выражение чего-то, что было у меня внутри, через запечатленный на бумаге образ, – вот что стало предметом моего интереса. Тело отошло на второй план.

То, что происходит у меня в голове, то, что я могу создать в воображении, – многократно ценнее, чем какое-то там тело. Всё, связанное с ним, казалось нереальным.

А вот уютная студия, где увешанная серебряными кольцами преподавательница с улыбкой помогала моей акварели проявиться получше, где были старинные шкафы, уставленные вазами, полными сухоцветов, гипсовые шары и головы неведомых античных божеств, разноцветные ткани и драпировки, где пожилой преподаватель по рисунку, сверкая очками, учил меня линии, не выпуская изо рта пахучую беломорину, и всё, что бы я ни придумала, ни нанесла на белый лист, всё, что ни показала бы, воспринималось как что-то особенное, – стала для меня подлинным центром мироздания. Важно было даже не то, что я там рисовала, лепила, выводила батиком на ткани, а сама драгоценная возможность приходить в этот уют, слушать учителей, познавать новые техники, идти на этюды в прохладный сад за дворцом и выражать свое нутро на белых листах бумаги через мастерство рисунка. Глядеть на гранитную вазу в середине парковой поляны, заглядывать в себя и создавать что-то на бумаге. Изображать. Быть наблюдательницей, исследовательницей.

Важно не то, что должно уравнять тебя с другими, – а твои отличия! Твой дух!

То же, что сообщалось относительно тела, туловища, – притягивало к норме, к стандарту здоровья, стандарту размера, стандарту возраста, словно тело это было не моим, а принадлежало кому-то еще – родителям, школе, стране, было подчинено измерению, проверке, правилам…

Что уж говорить о моем ожидании от реакции гинеколога на запрос вроде: «Я не проверялась на инфекции лет пять, переспала с очередным придурком, а теперь он говорит, что я его чем-то заразила».

Хотелось ли мне ходить заниматься проблемами оболочки, когда всё самое интересное происходило у меня в голове и в душе? Да ни за что.

* * *

Гинеколог в первой сетевой клинике репродуктивной медицины оказался деловитым мужиком с бородой-лопатой. Он был похож на Александра Третьего. Даже не осмотрев меня, выложил на стол буклеты с описанием ЭКО. Спросил, как часто мы занимаемся сексом, и заявил, что при частоте больше двух раз в неделю через два года без предохранения беременность уже должна была наступить. Услышав, что мой муж спортсмен, осведомился, не было ли у него каких-нибудь травм. Я ощущала себя словно на экзамене. Врач как будто смотрел не на мои анализы, а в билет, и изобретал всё новые дополнительные вопросы.

Какая, черт дери, травма яичек? Он что, идиот?

Притащилась сюда по наводке мамы, как в ту балетную студию, и огромный бородач, который увидел меня впервые в жизни десять минут назад, констатировал, что наши с мужем тела, судя по всему, не имели нужных данных для зачатия.

– ИКСИ, – толковал он, – это когда сперматозоид тончайшей иглой помещают прямо в яйцеклетку. Это позволяет нам получать оплодотворение, даже когда сперматозоиды совсем неподвижны.

Я шарила глазами по буклетам и не могла приложить всё это к себе. Боже, какое ЭКО, какое нахер ИКСИ, когда мы с Костей абсолютно здоровы? Зачем мне эти буклеты? Неужели он впаривает мне всё это прямо так, во время первого визита?

Потом врач пригласил меня за занавесочку, где стояло гинекологическое кресло. Прежде я никогда не была у гинеколога-мужчины, и мне было жутко стыдно. Я сняла штаны и трусы, вскарабкалась в кресло, закинула ноги в подставки и изо всех сил постаралась переключиться, оставить тело в кресле, а самой в это время прогуляться в садах своего разума, побродить по воспоминаниям или по тексту рассказа, который писала. Бородач провел осмотр довольно быстро и отметил, что матка у меня загнута назад. Что́ это значит, так и осталось для меня загадкой. После осмотра, когда я принялась вытаскивать ноги из подставок, он бросил:

– Вылезайте из вертолета осторожнее.

– Что?

– Кресло наше на суржике зовут вертолетом, – усмехнулся он. – Ноги кверху, как лопасти.

Мы вернулись за стол, и он составил список исследований, которые мне полагалось пройти. Я удивленно подняла брови, увидев размер списка, – а он пояснил, что лучше обследовать сразу всё, это будет правильным «в нашей ситуации». Словно с сожалением выписал мне направление на пересдачу с комиссией. Какая ситуация – наша, я спросить не решилась. Мне хотелось поскорее закончить всё это, выскочить в коридор, и там уже подумать, что к чему.

Помимо многочисленных анализов, в списке было слово «лапароскопия».

– Это серьезное обследование, но его нужно сделать сразу, – он постучал пальцем по списку. – Давайте обязательно его проведем. Я выпишу вам направление к моей коллеге, я ей очень доверяю. Тогда мы будем всё точно знать.

В чем именно будет заключаться обследование, он не объяснил; буклеты про ЭКО и ИКСИ пододвинул ко мне вместе с заключением. Я неохотно опустила их в сумку и на выходе из клиники кинула в урну. Я всего-то пришла на прием, проверить, всё ли со мной в порядке. А получила столько информации, будто только что узнала, что у меня смертельная болезнь. Херня!

Дома я рассказала обо всём Косте. Сам он на прием пока не ходил. Когда сообщила, что врач намекал на ЭКО, он взорвался:

– О чем речь? У нас ведь всё в порядке!

– Гинеколог сказал, что при такой частоте секса за время, что мы не предохраняемся, я уже должна была забеременеть.

Костя нахмурился и немного помолчал.

– А ты ему про аборт рассказала? – поглядел на меня с сомнением.

– А ты когда идешь проверяться? – сразу решила поубавить его решимость я.

Он пометался по комнате, потом опустился на диван.

– Тебе не кажется, что после аборта все-таки надо было покаяться? Сходить в храм, отмолить это как-то? Ты же ничего этого не делала. Ведь грех, и батюшка сказал…

– Ты что, говорил об этом с батюшкой?

– Он предложил тебе прийти и проделать определенную работу.

– Какую работу я должна делать, если я не раскаиваюсь? Притвориться? Ты хотел бы, чтобы здесь сейчас сидел двенадцатилетний лоб, мой сын от другого чувака?

– Перестань. Я же просто делюсь соображениями.

– Костя, послушай. Я не понимаю, что от меня требуется. Сначала рожать – и на меня давят. Теперь каяться в том, в чем я не раскаиваюсь. Потом три года сидеть с ребенком дома. Потом… Моя жизнь была бы сейчас другой, если бы не аборт. Я не отучилась бы в