Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс

Ознакомительный фрагмент

топ-топ-топ, короткими шажками, каких требует узкая юбка, и улыбалась – улыбалась! – как будто я приехал узнать стоимость рождественского корпоратива с танцами.

– Благодарю, Дженет, я все улажу. Здравствуй, Чарли…

– Папа говорит, ты ушла из дома.

– Давай пройдем вот сюда, хорошо?

Она взяла меня за локоть и потащила через вестибюль…

– Это правда?

…как охранник – магазинного воришку, чтобы скрыть от посторонних глаз в каком-нибудь конференц-зале или офисе…

– Чарли, я же оставила тебе письмо. Ты прочел письмо, Чарли?

– Нет, я сразу к тебе поехал.

– Ну, не знаю, я просила его передать тебе письмо из рук в руки.

…но все помещения оказались заняты, и она всякий раз изображала профессиональную улыбку, прежде чем торопливо закрыть очередную дверь.

– Мама, это правда? – Я вырвал локоть из ее тисков. – Говори!

Ее улыбка померкла. Крепко взяв меня за руку, мама на миг коснулась моего лба своим, затем покрутила головой, надавила плечом на какую-то дверь и втащила меня в душный чулан без окон, где все звуки поглощались рулонами туалетной бумаги и ручных полотенец. Нас окружали ведра и швабры.

– Чарли, сюда нельзя врываться…

– Нет, ты скажи: это правда, что ты переезжаешь?

– Пока так.

– Куда? Я ничего не понимаю.

– Все ответы были в письме. – Она поцокала языком. – Я просила передать…

– Скажи мне сама! Пожалуйста!

Она вздохнула, как будто из нее выпустили воздух, позволила себе сползти по стенке и, осев на пол, согнула ноги в коленях.

– В последние годы жить с твоим папой было нелегко…

– В самом деле? Почему-то я не замечал, чтобы…

– …всем нам было нелегко. Поверь, я старалась как могла, чтобы мы остались вместе, и я по-прежнему его люблю, я всех вас люблю. Но… – Она запнулась, нахмурилась, облизнула губы и принялась тщательно подбирать слова, одно за другим. – У меня появился новый друг. Здесь. На работе.

– Какой еще друг?

– Об этом сказано в письме, не знаю, почему он не передал тебе мое письмо…

– Ладно. Пойду за этим хваленым письмом… – И я начал перебираться через ее ноги, пиная ведра и сшибая на пол швабры.

– Прекрати, Чарли. Сядь. Сядь! Кому сказано! Вот сюда! – Дернув меня за руку, она насильно усадила меня на пол; наши ноги переплелись на кипах туалетной бумаги. – Его зовут Джонатан.

– Он тут работает?

– Да, занимается организацией корпоративов.

– Я его видел?

– Нет. Билли видела, когда приходила ко мне на работу. Нет, сегодня у него нерабочий день, так что оставь свои планы.

– И давно вы…

– Пару месяцев.

– Но ты только в январе сюда устроилась!

– Да, именно с этого времени мы и стали очень хорошими друзьями.

Я старательно изобразил горький смешок.

– Что за детский сад, Чарли?

– «Мы стали очень хорошими друзьями». Так выражаются девяностолет…

– Ну хорошо, любовниками. Так лучше?

– Мама, я тебя умоляю…

– Я могу обращаться с тобой как с ребенком, если тебе так больше нравится. Ты требуешь, чтобы я…

– Нет, я просто хочу…

– …объяснила, что происходит, и я пытаюсь это сделать. Ты злишься, оно и понятно. Этого следовало ожидать, но я также ожидала, что ты проявишь уважение и выслушаешь. Ясно? – Она оттолкнула ногой ведро. – Господи, покурить бы сейчас!

Я похлопал себя по карманам.

– Не смешно. Ты что, куришь?

– Нет!

– Если закуришь, я тебя прибью…

– Не закурю. Рассказывай.

– Я познакомилась с Джонатаном здесь. Он вдовец, воспитывает двух дочерей-близняшек. Это хороший человек, очень хороший, мы с ним разговорились. Я рассказала ему про папу, он отнесся к этому с пониманием, так как сам натерпелся всякого, и мы стали друзьями, а потом… больше чем друзьями. И нечего на меня так смотреть. Это не редкость, Чарли, когда-нибудь ты и сам поймешь. Состоять в браке – это совсем не означает любить одного человека всю свою жизнь…

– Вот именно что означает! А иначе для чего жениться? Вот, смотри… – Я взял ее за руку и указал на обручальное кольцо, которое никуда не делось, а она стиснула мне ладони.

– Да, да, так должно быть, да, но здесь все так запутанно, Чарли, так сложно, болезненно: случается, что у тебя возникают чувства к разным людям, совершенно искренние и прочные. Когда вырастешь, ты сам узнаешь…

Как только эти слова слетели у матери с языка, она явно захотела всосать их обратно, только было уже поздно. Ее речи взбесили меня еще сильнее, чем поведение «как в лучших домах»; я распахнул ногой дверь, и мать прижала руку к моей коленке, чтобы успокоить.

– Ну не надо! Не надо! Чарли! Послушай, я не сомневаюсь, что твой папа – любовь всей моей жизни, и ты тоже не должен в этом сомневаться. Но сейчас я стала ему нянькой – не женой, не спутницей жизни, а нянькой, но иногда… иногда в душе вспыхивает реальная ненависть к тем, кого приходится опекать, именно потому, что ты вынуждена их опекать….

– У тебя вспыхнула к нему ненависть?

– Да нет же! У меня нет к нему ненависти, я его люблю, ты не расслышал? В письме я выразила все это гораздо яснее…

– Рассказывай!

– Господи, я…

Но голос ее обо что-то споткнулся. В глазах появился маслянистый блеск, она зажмурилась и вдавила в глазницы кончики пальцев.

– Я устала, Чарли. Я очень, очень устала. Да и ему не на пользу, что я все время под боком, я не могу всю жизнь с ним нянчиться. Понятно, что ты считаешь меня старушкой, но по собственным ощущениям я слишком молода, чтобы вот так… гробить свою жизнь.

– Значит, ты уходишь.

– На какое-то время – да, я переезжаю.

– Это бегство.

– Но я ему не нужна! Про Джонатана он знает, мы все обговорили, больше невозможно… – Она застонала от досады. – Я делала все, что в моих силах! Все, и ты это знаешь! Если тебе не надоело слушать, как мы с папой уже не один год ночами ругаемся, кричим друг на друга, шипим…

– Когда я пришел домой, он лежал свернувшись клубком…

– О боже, Чарли, такое решение далось мне нелегко, это не шуточное дело; но поверь, так будет лучше!

– Лучше для тебя – возможно.

– Нет, для всех!

– «Жестокость добра»?

– В этом есть доля…

– Потому что ты совершаешь гнусную жестокость…

– Ну довольно! – резко сказала она и с хрипом запустила пальцы себе в волосы, как будто хотела оторвать себя от пола. – Господи, Чарли, ты только усложняешь мое положение.

– А ты хотела, чтобы я его облегчил?

– Ну да, честно скажу, я бы не возражала, – прохрипела она, а потом выдохнула, готовясь себя поправить. – Нет. Ты говоришь именно