Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

Сестра, как все девочки, росла и взрослела быстрее, смеялась над ним, правильно считая, что он тюфяк и рохля, подначивала, подкалывала, подзуживала. Ирка была красивая, в отца, а он так себе, в блеклую материну породу, ничего примечательного. Тогда и задумался: а что его красавец-отец нашел в матери? Непонятно. Потом догадался: в загс отца затащили, по известной причине жениться заставили, как сейчас говорят – развели.

У сестрицы была своя компания, и Владик, увалень и тугодум, был ей неинтересен, в компашку его не брали.

Ирка была шустрой, остроумной, смешливой и остроязыкой. Одноклассники с ней не связывались, себе дороже, да и учителя остерегались: знали, что в этой семье случилось большое горе.

Ирка раздражалась на вечно ноющую мать, скандалила и хамила ей в ответ, отношения у них были сложными. Но уход за матерью достался именно ей, хоть и они с Надей не увиливали и помогали чем могли.

У Нади на свекровь были свои обиды, хоть Надя большая умница и замечательный человек.

Лиза слушала, и было понятно, что и там все непросто. Под каждой крышей свои мыши. И все они, ее новообретенные родственники – и тюфяк Владик, и шустрая Ирина, – станут ли родными?

«У всех своя правда». Лиза ненавидела эту фразу, звучащую как оправдание чьих-то поступков: правда на то и правда, чтобы быть одной-единственной, но получалось, что нет, у всех своя.

В рюмочной просидели часа три, успев поговорить о многом. Лиза рассказала свою историю. Про жизнь с мам-Ниной, незапланированную дурацкую поездку к матери, и что в больницу к отцу не пошла, было не до того, и всю жизнь жалеет об этом, но она же не знала, что он ее отец, и в этом тоже винила мать…

Да уж, хватало в их непростой семейке запутанных ситуаций и морских, завязанных намертво узлов. И загадок хватало, и вранья. И ненависти, и любви, и тайн, всего понемногу. Да и помногу тоже.

Пьяненькие, держась под руку, они шли по Сретенскому бульвару, смеялись, по-детски толкали друг друга в бок, подначивали, обнимались, признавались друг другу в вечной дружбе и братской любви.

Лиза уговаривала его подняться и выпить кофе («мы же с тобой хороши!») и глупо хихикала.

Он испугался, беспомощно захлопал длинными коровьими ресницами и вдруг заплакал.

Она тоже испугалась и стала его утешать, жалела как маленького, гладила по щеке, обнимала, обещала, что все наладится и точно будет хорошо, а он всхлипывал и повторял: «Ты правда уверена?»

Мария смотрела на пьяненькую Лизу, но вопросов не задавала.

Зато Анюта не постеснялась.

– Где была, с кем? С бра-а-атом? Ну ничего себе, а! Ну ты даешь, мам! Прям высший уровень секретности!

Она вообще была не из стеснительных, и Лиза даже терялась, слушая ее.

– И как он, этот братан? Красивый? Почему не главное качество для мужчины? Ну ладно, не главное, но и не второстепенное. Ну, тогда богатый? А кем работает? А на машине?

– Аня, Аня! Милая моя девочка. Ну и вопросики у тебя, дитятко, аж страшно становится, – вспыхнула Лиза.

– Только ты, мам, не говори, что богатство тоже не главное! И не говори, что карьера и хорошая зарплата не важны для мужчины!

Лиза вздыхала и качала головой. Хмель отпускал, и очень хотелось прилечь. На дочку сил не было, за это взялась Мария.

Мария отчитала внучку, но та, как всегда, возражала и имела свое мнение. В общем, начался привычный громкий спор и базар, под который Лиза тихонько ушла к себе, легла и тут же уснула.

Наутро позвонила Надежде и все рассказала. Владислав по-прежнему любит ее, страшно тоскует и мечтает вернуться. В общем, хреново блудному сыну, ох как хреново.

– Может, на Восьмое марта, Надь, все-таки праздник? – осторожно спросила она. – Ты уж прости, что я так, нахрапом, брат все же!

– Перебьется, – ответила Надя, – пусть пострадает. Помучается. Не все же нам, женщинам. Ты согласна?

Лиза была еще как согласна! Уж кто, как не она. Вспомнила всех: и Дымчика, и Максима, и даже Лешку приплела – почему он за нее не боролся, а просто взял и ушел?

Так бы и валялась весь день, окучивая свои обиды, как любимый цветок, вспоминала бы все и всех, перебирала и жалела всех теток.

Кстати, Владик позвонил тем же вечером, из автомата, и все спрашивал, как она себя чувствует, не болит ли голова, ну и вообще, как состояние?

– Заботливый братец, так держать! – рассмеялась Лиза и горько вздохнула. – У меня никогда не было заботливого старшего брата… Оказывается, это приятно! Даже когда он – заядлый алкаш.

Посмеялись. А на прощанье он повторил, что они с Иркой очень похожи.

А что удивительного, если они кровные сестры?

С Надеждой, а на правах подруги Лиза называла ее теперь Надюшей, они разговаривали почти ежедневно. Познакомили и девчонок, те удивились, что оказались сестрами. Вроде бы подружились, но с Анютиным характером… Скандальной особой получалась ее дочка, увы… С подружками цапалась, с учителями спорила, с продавщицами в магазине вступала с перепалку.

И только с Марией, с бабушкой, непокорная Анна ладила. С бабушкой конфликтов не возникало, так, короткие легкие перебранки.

«Спелись. И хорошо. Мария ладит с внучкой, а вот у меня не получается. Может, я вообще не умею быть матерью? Может, села не в свои сани?» – переживала Лиза, но тут же себя успокаивала: нет, все она сделала правильно. Что, в детдоме Анюте было бы лучше? Там бы ее точно сломали, согнули через колено, и получилось бы из нее забитое, трусливое существо.

В общем, с дочкой были сплошные переживания. И счастье, что у них есть Мария. Буфер между ними.

Хозяйство вела Мария. Вела как могла, но непритязательную и привыкшую к очень скромному быту Лизу все устраивало, а Анюта прекрасно отмазывалась от супов и тушеного мяса, ныла и побеждала: бабку она всегда побеждала.

С гримасой отвращения отодвинув тарелку, она с хитрым лицом протягивала ладонь: «Ну, баб! Ну пожалуйста!» – и та со вздохом давала рубль или трешку. И Аня мчалась вниз, в кулинарию. Хватала полкило столичного салата с розовыми вкраплениями докторской колбасы, два свиных, в сухарях, шницеля размером с тарелку, и три пирожных, корзиночки или эклеры, ей, бабуле и маме. Обо всем остальном, кроме пирожных, знать маме не полагалось: следы от поедания салата, салатика, как нежно называла его Аня, или хрустящих тоненьких жирных шницелей, тщательно уничтожались. А иначе бы… Ох, ну и врезала бы им мама – мало не показалось бы! Ну