Остров Немого - Гвидо Згардоли

Ознакомительный фрагмент

– Я люблю тебя, Эйнар. И мелкого Эмиля люблю.

– Но ты вернешься? – спросил Эйнар.

Эйвинд взял собранный заранее узелок и направился к двери. Он прошел мимо отца, который спал на скамейке, и мельком взглянул на него. Чего бы только не отдал Эйнар, лишь бы узнать, о чём тогда думал брат.

– Ты вернешься? – повторил он, глядя, как брат поднимает засов и закрывает дверь.

Солнце едва показалось, и на половицы в кухне упала тень Эйвинда.

– Вернешься, да? – последний раз повторил Эйнар.

Дверь закрылась. Эйнар лежал на грубом и неудобном соломенном матрасе и думал, что ему делать: встать, побежать за братом и уговорить его остаться или лежать и ждать, когда проснется отец. В конце концов ноги решили всё за него.

Он вскочил, вырвался в холодный рассвет, побежал к доку, не обращая внимания на камень, о который запнулся босыми ногами.

Когда он прибежал, Эйвинд уже заканчивал сборы.

– Возьми меня с собой! – умолял Эйнар под крик чаек.

– Пока, – ответил брат, отматывая трос. – Скажи отцу, что я верну лодку.

Маленькая лодка шла быстро, подгоняемая внезапно подувшим ветром. Вскоре она исчезла среди утреннего тумана и больших облаков, которые скрыли побережье.

Эйнар стоял, растерянный, встревоженный, но всё-таки в нем появилось чувство, похожее на простую и наивную радость за брата и его неукротимую смелость.

Эйнар вернулся в дом, где отец и Эмиль ждали его – застыв, как две неподвижные фигуры, похожие на статуи. Отец напряженно всматривался в даль. Как только его тревога рассеялась, он молча разжег огонь. В его действиях не было ни злобы, ни раздражения, словно он смирился с неизбежным.

А Эйнар принялся утешать маленького Эмиля в холодных объятиях утреннего тумана.

Это произошло около шести месяцев назад.

Потом прошла целая зима, холодная и безмолвная, сковавшая холодом предметы и сердца. Дни тянулись в ожидании известий от Эйвинда. Надежда на его возвращение угасала, и стало ясно, что место смотрителя он не займет. Тогда Арне решил доверить маяк Эмилю. С одержимостью он рассказывал младшему сыну об устройстве маяка и заботах, которые ждут будущего смотрителя. Они подробно изучали работу ламп, параболических отражателей, системы вентиляции; занимались чисткой и нарезкой фитилей, рассчитывали расход масла и вместе выполняли все стандартные действия по техническому обслуживанию. Эмилю всё это казалось игрой, ему нравилось быть в обществе отца и заниматься серьезным делом. Но часто случалось так, что Эйнар испытывал мучительную зависть, видя, как много времени отец уделяет младшему сыну. Эйнар всему научился сам или благодаря Эйвинду, который был всего на два года его старше. Если ему случалось что-то сделать не так, отцовский ремень, палка или рука тут же учили его больше не повторять ошибку.

Иногда Эйнар незаметно наблюдал за ними, за тем, как отец обнимает Эмиля на галерее маяка – самом опасном и желанном месте на маячной башне. Эйнар не мог припомнить, чтобы отец так же крепко обнимал его. Они никогда не стояли вот так, на вершине башни, против ветра, который, казалось, готов был разомкнуть их объятия, но всякий раз отступал. Арне показывал Эмилю пролив и проходящие мимо лодки и суда, шепча ему слова, оставшиеся для Эйнара тайной. Наверняка Эйвинд тоже их слышал, но Эйнар – никогда. День за днем в нем росла и зрела обида.

С виду Арне оставался спокойным, как будто принял выбор Эйвинда, но внутри он испытывал злость, негодование и даже презрение к тому, что произошло. Эти чувства Арне не скрывал только при Эйнаре, отчего средний сын боялся гнева отца и был покорным даже тогда, когда ему хотелось бунтовать и делать всё наперекор. Он продолжал заниматься хозяйством, убирать в доме и готовить еду, потому что это была его работа и ничто другое не было ему позволено. Эйнар привык жить в тайном страдании.

Иной раз он удивлялся тому, как, несмотря ни на что, в его сердце просыпалась любовь к отцу. Хотя он и ненавидел некоторые его черты. Возможно, потому что мать, Гюнхиль, любила его и воспоминания о ней делали Эйнара снисходительнее и терпимее.

Отец схватил деревянную ложку, будто гладиаторский трезубец, и принялся хлебать суп. Эйнар сидел позади него с кленовой палкой в руках и смотрел на его затылок, на волосы, собранные в короткий хвост. Он услышал громкое чавканье, звуки, подобные чавканью свиней, и сжал палку еще сильнее, так сильно, что костяшки пальцев побелели.

В этот момент в кухню вошел Эмиль.

– Я такой голодный! – произнес он, стоя в дверях.

За дверью раздавался стук дождя.

– Заходи, малыш, – ответил Эйнар, не оборачиваясь, – и поешь!

4

Однажды Эйвинд придумал найти клад Дагге Вассмо.

– У него – самый быстрый одномачтовый шлюп, такой лихой, что даже ветер не может его обогнать! Он так и ходит по морю – с одним парусом, черным как ночь, и носом, украшенным головой змеи.

– А ты откуда знаешь? – спросил Эмиль. От страха его глаза стали как два ореха.

– Мне рассказал старый рыбак. У него миллион историй!

– Как его зовут?

– Финн Хёбаак.

– Я знаю Финна Хёбаака!

– А дальше? Дальше что? – не терпелось услышать Эйнару.

Ребята рыбачили, но никто из них не обращал внимания на поплавки: история, которую рассказывал Эйвинд, казалась им гораздо интереснее.

– Дагге Вассмо был ужасом этих вод. Тот, кто видел его черный парус на горизонте, понимал, что пришло время молиться. Или взять меч и – чик! – перерезать себе горло!

Эмиль улыбнулся – чтобы не закричать от страха. Он почувствовал, что ночью ему приснится всё, о чём рассказал Эйвинд.

– Какая чушь! – воскликнул он, пытаясь избавиться от этих мрачных мыслей. – Перерезать себе горло! Зачем?