Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Шагавший впереди них дед с военными медалями на пиджачке на секунду замедлил шаг, пробуя душевно подойти к омоновцам: как же это вы, мол, сынки, против народа, ведь ваши мамки, что за вас слезы льют, поди, такие же обиженные судьбой и властью, как и все мы.

Омоновец привычно ощерился:

– Куда прешь, гниль! Дома надо сидеть! Вояка, мать твою! Иди давай, пока цел!

Федор взглянул на испуганного деда, потом на орущего омоновца, потом перевел взгляд на других, и ему стало не по себе. Из-под защитных сфер смотрели на них непроницаемо-бесстрастные, восточные лица, стальные, не смягченные ни одним человеческим чувством глаза.

– По-моему, ОМОН не русский, – сказал Федор.

– Ну да. А чего им? Пригнали калмыков. Чуть что, ребята нам покажут сталинское переселение народов! У тебя в карманах ничего лишнего нет? Сейчас винтить начнут.

И действительно, при подходе к памятнику Льва Толстого стоял ряд заграждений с металлоискателями. Пропускали не всех, многих задерживали и отводили в сторону, отогнанные не сопротивлялись.

Все опытные «камрады» благополучно миновали препятствие и вплотную приблизились к толпе, монолитно стоявшей с развернутыми плакатами и разнообразными флагами и внимавшей выступавшему на сцене оратору.

Федор оглядел толпу. На взгляд – тысячи три, может, больше. Он стал читать лозунги на плакатах и всматриваться в лица. И те, и другие ему понравились. Не понравились ему стоявшие кучкой и в особицу репортеры. Те, что кучковались, явно посмеивались над происходящим. Это видно было по их ироническим улыбкам и обрывкам доносившихся до него фраз. Они ничего не снимали, ожидая, по всей видимости, какого-нибудь экстрима.

Про экстрим ему тоже все объяснил Михаил.

– Всех русских патриотов уже давно зачислили в фашисты. А поскольку неадекватов, всякой шизы и провокаторов хватает, они и ждут. Как стервятники свою добычу.

Пока что никаких «зигхайлей» и «хайльгитлеров» не наблюдалось, митингующие соблюдали железобетонную политкорректность, и репортеры скучали. Лозунги типа «Пробудись, русский народ! Дай отпор антихристу!» их не волновали. На русский народ они давно начхали, в антихриста не верили. Пущай себе маргиналы потешатся, выпустят пар.

В это время сменился оратор, и Федор стал вслушиваться в его речь.

– Русские люди, мы забыли, что мы – русские! Наша власть давно стала для нас оккупационной властью! Она обслуживает горстку олигархов, которые ограбили и продолжают грабить русский и другие коренные народы нашей страны! Нас лишили всех национальных богатств, принадлежащих нам по праву рождения, всего, что было создано трудами многих поколений наших отцов и дедов! Нас лишили исконных русских земель, политых кровью и потом наших могучих предков! Ни одна война не принесла столько горя и разорения русскому народу, как последние два десятилетия перестройки и так называемых реформ! Русский народ вымирает! Наши старики нищенствуют, наши дети не имеют возможности получить достойное образование! Они подвергаются самому дикому насилию наркотиков и разврата! Алкоголизация и оболванивание населения перешли все границы! Этой власти не нужны образованные, здоровые, честные труженики! Ей нужны деградирующие рабы, которым в качестве вознаграждения за рабский труд предоставляется право на безопасный секс, наркотики и водку!

Он еще долго говорил в том же духе. Народ в ответ разворачивал знамена и кричал: «Да здравствует Россия!»

Неожиданно в нескольких шагах от Федора произошла заварушка. Некий корреспондент, уставший ждать заказанного его газетенкой «зигхайля», решил несколько подкорректировать ситуацию в нужном для себя русле, предложив за малое вознаграждение какому-то «скину» – малолетке подержать заранее нарисованную на плакатике свастику с соответствующим взмахом руки. Приватно договаривающиеся стороны были услышаны бдительными гражданами-патриотами, и в ответ на предложение тридцати сребреников мало вменяемому мальцу возмущенные «камрады», забыв про обещание гарантированной политкорректности, не сумели удержать гнев и дали современному иудушке в ухо. На помощь заушенному журналисту пришли его братья по цеху. Завязалась потасовка.

И тут, откуда ни возьмись, материализовалась буквально из ничего кремлевская гвардия «антифа», маскировавшаяся, очевидно, до того под патриотов. С криками «Фашизм не пройдет!» и «Русский фашизм хуже немецкого!» они бросились в атаку на не подозревающих в своих рядах измены, простодушно расслабившихся патриотов и стали колошматить их чем попало, в основном, конечно, кулаками.

Овчарки с ротвейлерами, дрожа и постанывая от нетерпения рвать в клочки всех подряд, из последних сил удерживались милиционерами и милиционершами. Омоновцы же, словно только того и ждали, бросились якобы разнимать дерущихся, раздавая удары дубинками направо и налево с тем большим остервенением, чем дольше они застаивались в вынужденно-бездейственной скуке.

Корреспондентов спасли. Антифашисты растворились в воздухе так же внезапно, как и материализовались. Поверженных борцов за справедливость, продемонстрировавших (что и следовало доказать) свой агрессивный «фашизм», десятками поволокли в автобусы.

Так ни в чем не повинный (кроме роковой любви к России и легкомысленной девушке Тамаре) гражданин Франции и русский молодой человек Федор Шувалов оказался в московской больнице имени Склифосовского с сотрясением мозга и переломом правой ноги.

8

Получив приглашение от янгстоунского профессора прочитать в их университете цикл лекций о древнерусской, классической и современной литературе, Галина ответила, что по современной литературе она не специалист, но проследить и сопоставить кой-какие тенденции, сделать сравнительный анализ и какие-то выводы, разумеется, могла бы. Правда, свое согласие она сопровождала одним ну не условием, конечно, но пожеланием. Она просила в счет ее гонорара дать ей возможность побывать в Джорданвилле. Она и сама не понимала, как ей пришла в голову такая счастливая мысль. Америка сама по себе ее совсем не интересовала, Гордон… практически тоже, это несерьезно. Но Джорданвилль… загадочное место, куда ее когда-то звали, куда она могла бы уехать насовсем, если бы… не была, по Татьяниному определению (и по своему тоже), дурой… Место, где, быть может, все еще подвизается Сергей… Хотела бы она его увидеть?.. Она бросилась к зеркалу. Да, как ни странно, это зависело и от того, как она выглядит. Да и ничего странного. В любом возрасте женщина прежде всего озабочена тем, как она выглядит. Она постаралась посмотреть на себя отчужденно, как на постороннюю. Это ничего, что она в халате… У нее есть пара строгих костюмов, в которых она смотрится по-прежнему стройной, и да, если честно, ее фигура практически не пострадала. А лицо… Льняные, уже давно подкрашиваемые, скрывающие седину волосы… почти безупречный овал, никакого намека на двойной подбородок или обвисшие, не дай Бог, щеки. Тоненькие носогубные морщинки и сеточка у глаз, почти, если не вглядываться, незаметные… вот