Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

Проскользнуть незамеченной не получилось: взгляды тех, кто сидел в первых рядах, тут же обратились на меня. Крепкий молодой мужчина с конопатым лицом и рыжими вихрами хлопнул мощными ручищами по коленям и воскликнул:

– Ого, какая симпатичная новая медсестричка! Чур – моя, если не замужем.

Нина, сидевшая за ним, ткнула его в плечо и прошипела:

– Оставь свои шуточки, Игнат! Это новый невропатолог.

– Да ладно! – удивился мужчина. – А с виду – девочка девочкой.

Я вспыхнула и обернулась на дверь, мысленно призывая Фаину Кузьминичну поторопиться.

Пациенты действительно часто принимали меня за медсестру, пока не убеждались, что вообще-то разговаривают с лечащим врачом. Я не только выглядела моложе своих лет из-за роста и комплекции, но и обладала соответствующей внешностью, не раз становясь предметом шуток – порой довольно обидных, а то и не совсем приличных – со стороны коллег-мужчин. Приходилось постоянно доказывать, что я чего-то стою, что за внешностью вчерашней школьницы скрывается зрелая личность, что во мне есть стержень и шуток в свой адрес я не потерплю.

Мужчины принялись увлеченно обсуждать мою внешность, словно меня тут не было. К счастью, в этот момент вошла Фаина Кузьминична.

– Коллеги, прошу внимания! – громко сказала она.

Стало тихо. Я смотрела прямо перед собой, но не видела лиц, они расплывались, сливаясь с халатами в одно большое светлое пятно.

– В нашем штате пополнение. Знакомьтесь: Зоя Евгеньевна Завьялова, невропатолог из Ленинграда. Прошу любить и жаловать.

– Здравствуйте, коллеги, – выдавила я, но улыбку, как ни силилась, изобразить не смогла.

– Наконец-то! – раздалось из середины зала. – И двух месяцев не прошло…

– Прошел месяц, доктор Мостовой, – поправила Фаина Кузьминична. – Доктор Дегтярев перевелся от нас тридцать два дня назад. Я понимаю, что стационару без невропатолога пришлось нелегко, всех пациентов вынужденно отправляли в Богучаны. Особенно непросто пришлось детскому отделению, но тут нас хотя бы выручал невропатолог из школы-интерната. Все вы не раз приходили ко мне с вопросом, когда же столь ощутимая брешь в нашем штатном расписании будет заделана. Но, коллеги, мне кажется, стоило немного потерпеть, поскольку вместо интерна, которого только и смог пообещать районный здравотдел, мы получили опытного врача, несколько лет проработавшего в многопрофильной ленинградской больнице.

– Да ей от силы лет двадцать! – раздался удивленный возглас. – О каком опыте вы говорите?

Раздались смешки и перешептывания. Фаина Кузьминична постучала ладонью по столу:

– Тише, товарищи! Проявляйте уважение. Что касается вашего вопроса, доктор Мартынюк, можете сами задать его доктору Завьяловой. Встаньте и удовлетворите свое любопытство, а равно и любопытство ваших коллег.

Поднялся мужчина лет тридцати – худой, высокий, с растрепанной черной шевелюрой, похожий на разбойника, и, глядя мне в глаза, без стеснения поинтересовался:

– Сколько вам лет, доктор Завьялова?

– Двадцать семь, – ответила я. – Предвидя ваш следующий вопрос: я не замужем. Точнее, в разводе. Поселилась в общежитии медиков. Комната номер…

– Достаточно, – с нажимом шепнула Фаина Кузьминична и громко сказала: – Как видите, доктор Завьялова старше, чем кажется, поэтому за ее опытность можно не волноваться. Перейдем к текущим вопросам. Доктор Мансурова, доложитесь по неотложным случаям за последние сутки.

Пока дежурный врач приемного покоя докладывала о поступивших по скорой, я разыскала в третьем ряду свободный стул и села. Мои щеки пылали. Нужно немедленно научиться перестать краснеть! Я никак не могла избавиться от этой дурацкой привычки.

Нина обернулась ко мне и прошептала:

– Ты отлично держалась! А на Мартынюка не обращай внимания, он у нас личность бесцеремонная, даром что травматолог. Кстати, Игнат Денисов – вон тот, рыжий – тоже травматолог. Но он хороший, не хотел тебя обидеть.

– Всё в порядке, – заверила я, надеясь, что прозвучало искренне.

Летучка продолжалась минут двадцать. За это время успели доложиться приемный покой, педиатр, хирурги, гинеколог (Нинина сменщица, дежурившая накануне), заведующая амбулаторией и заведующая терапевтическим отделением. Я постаралась сосредоточиться на их докладах. Судя по тому, что стационар целый месяц был без невропатолога, меня ждало много работы. Главное – с первого же дня хорошо себя зарекомендовать.

А с любопытными товарищами вроде Мартынюка или Денисова я как-нибудь справлюсь.

7

Первая неделя промелькнула как один день.

Я не ожидала, что погружение в работу будет таким стремительным и глубоким. В Куйбышевской больнице это происходило постепенно, мне предоставили достаточно времени, чтобы влиться в процесс и в коллектив. Первые полгода мои действия контролировались заведующим отделением, он указывал на ошибки, по-отечески опекал и не перегружал дежурствами. Я всегда могла обратиться за помощью не только к нему, но и к любому из старших коллег, и они всегда помогали, помня, что сами когда-то с этого начинали.

В стационаре не оказалось ни покровителей, ни советчиков, ни времени на адаптацию, ни права на ошибку. С одной стороны – вал работы, с другой – спартанские бытовые условия, к которым пришлось срочно адаптироваться, ведь ни на какие другие рассчитывать не приходилось.

Болезненное осознание, что коллектив и пациенты ждали невропатолога, но не ждали меня, пришло очень быстро. Реплики на утренней летучке относительно моего возраста и внешности были обидными, но верными по сути. Тот факт, что врачи, высказываясь в мой адрес, не постеснялись присутствия Фаины Кузьминичны, о многом говорил. И если я была оскорблена их бесцеремонностью, они, несомненно, были не менее оскорблены, увидев вместо опытного доктора молоденькую пигалицу, в их представлении едва ли способную отличить вегетативную систему от соматической. Коллег не убедил аргумент главврача, что вместо меня они вообще могли получить интерна. И хотя позднее в тот день они вели себя со мной подчеркнуто дружелюбно, я знала, что за моей спиной продолжают обсуждать сомнительную кандидатуру нового невропатолога, и мучительно краснела, вспоминая свой ответ травматологу Мартынюку, наглядно продемонстрировавший коллективу мою импульсивность и несдержанность.

Вернувшись тем вечером в общежитие, я заперлась на ключ и расплакалась.

Торшер не включался, лампочка под потолком перегорела. Комната тонула в полумраке, хоть как-то скрывавшем убогость обстановки и беспорядок, который я оставила с утра.

Я совершенно вымоталась и к тому же проголодалась. При стационаре работала столовая, где сотрудников кормили обедами за весьма умеренную плату, вычитаемую из оклада, но в течение дня я не нашла ни времени, ни моральных сил, чтобы туда сходить. К усталости примешивалось чувство одиночества и неустроенности. Вещи, в спешке вываленные из чемодана на кровать, так и лежали: не разобранные, не выглаженные, не убранные в шкаф. Никто не мог сделать это за меня, как и застелить постель бельем,