Убью, студент! - Анатолий Субботин

– А теперь, – объявил тот, – для Нины Мазурок, которой исполнилось 20 лет, мы сыграем «Лунную сонату» Бетховена.

Божественная мелодия смутила стены ресторана. Студенты поздравляли Витю с хорошим вкусом и тем, что он догадался сделать такой подарок. Затем снова выпили за именинницу. Лёня немного завидовал Вите, но был счастлив, что сидит рядом с Ниной, что уже танцевал с ней и будет танцевать еще. Вот заиграл «медляк»; они поднялись: она в длинном голубом платье с расширенными книзу рукавами и он в черных в полоску расклешенных брюках и коричневом клетчатом пиджаке.

Еще вина потребовали студенты. Веселье ускорялось, как музыка. Уже разговор перестал быть общим и разбился на части. Уже Витя подсел к музыкантам и долго распространялся о своих мелопознаниях и пристрастиях. Наконец, он заказал какую-то песню, кажется, из Юрия Антонова. Он работал и был при деньгах.

Вдруг ангелу сделалось дурно. Ее немного вырвало под стол. Все посочувствовали ей. Она попросила у официантки тряпку и вытерла за собой. Умывшись в туалете, она вернулась в полном порядке. Лёня умиленно смотрел на нее. Все-таки ангел – человек, думал он. С другой стороны, ему ли не знать, что такое тошнота!? Ему, отметившему своей блевотиной почти все аудитории 2-го этажа «восьмерки».

16. Тошнота

Как обычно это начиналось? Да как-то так – само собой, стихийно. Пошутишь, бывало, на тему выпивки, а товарищи возьмут и отнесутся к делу серьезно. И, вроде, не хотел, а приходится «соображать». Или Француз подойдет и скажет: «Une idée»!7 А какая у него идея – известно: «Cherchez ľ amour au fond du verre»!8 Ну, и отправляешься за любовью – сначала в магазин, а потом, если не хватило (а не хватает почти всегда), к таксистам. Ведь только до 7-ми часов торгуют любовью магазины.

Выходишь эдак из полутемного тоннеля на освещенную привокзальную площадь, оглядываешься, наученный горьким опытом, на предмет милицейского фургона и стараешься на всякий случай идти прямо, изображая запоздалого пассажира. А на площади немноголюдно и морозно. Такси подъезжают и отъезжают. Открываешь одну из шахматных дверец и, сделав пьяно-просительное выражение лица, спрашиваешь: «Шеф, водка есть»? Тот смотрит на тебя с подозрением: не мент ли, не засланный ли казачок? Но желание легкого заработка берет верх над чувством опасности. «Садись», – говорит он. Немного отъехав, он достает из бардачка завернутую в тряпку бутылку, а ты достаешь из кармана 15 рублей. Водка теплая-теплая; она не успевает остыть, пока ты несешь ее за пазухой от вокзала до общежития. Ты поднимаешься с драгоценной ношей на второй этаж, где днем проходят занятия в маленьких размером с комнату аудиториях, а вечером и ночью студент здесь может уединиться с девушкой или повеселиться с друзьями. Ты идешь на голоса друзей и делаешь трагическую мину. Они выжидающе смотрят на тебя: «Ну, что, взял»? «Нет», – говоришь ты, но не выдерживаешь игры и достаешь флакон. Ура! Веселье продолжается. А водка теплая и противная. Сами ее что ли таксисты гонят!? Она противная не потому, что теплая, а потому, что, во-первых, сделана из сучка, а во-вторых… Ты глядишь на этикетку. Ну, так и есть – 5-ый розлив! Хорошая водка бывает только 1-го розлива, и чем дальше – тем хуже. Но дяденьку таксиста можно понять: купив дешево, он больше выручит при продаже.

Ты делаешь несколько глотков из граненого стакана и закусываешь черным хлебом и луковицей. Товарищи что-то рассказывают, смеются. А ты вдруг с серьезным лицом, схватившись ладонью за живот, начинаешь ходить из угла в угол. «Что, не пошла»? – интересуются товарищи. Ты молчишь и только глубоко дышишь носом. Бывает, через 3-5 минут на побледневшем лице твоем появляется улыбка облегчения. «Я победил»! – говоришь ты гордо и вновь окунаешься в разгул. Но чаще борьба с тошнотой оканчивается не в твою пользу: ароматная струя изливается на пол, так что всей честной компании приходится перейти в другую аудиторию. Ну, теперь-то ты прислушаешься к организму? Теперь-то ты остановишься? Ничуть не бывало. Ты знаешь, что именно теперь водка пойдет, как по маслу (открывается, так сказать, второе дыхание), и ты продолжаешь приучать печень к отраве… Впрочем, бывает более опасная ситуация. Пьешь ты, скажем, вечером – все нормально, без приступов. И засыпаешь нормально. А часа в 3-4 ночи тебя начинает выворачивать. Слава богу, в каком бы ты беспамятстве не был, ты инстинктивно поворачиваешься на бок и блюешь на пол или кровать. А ну как однажды не повернешься и, лежа на спине, захлебнешься собственной блевотиной! Ведь были же прецеденты. Конечно, такая смерть достойна проклятого поэта. И все же…

Хорошие люди могут подумать, что твоя тошнота вызвана плохой водкой.

– Отнюдь, – говоришь ты, – меня тошнит не только от бодяги, купленной у таксистов, но и от магазинной водки. Меня тошнит и от вина и даже от коньяка. Дело не в качестве, а в количестве выпитого. И вообще, моя слабая печень не желает усваивать алкоголь.

– Так зачем же эти муки? – спрашивают хорошие люди. – Зачем ты пьешь разную гадость? Зачем ты вообще пьешь?

Сей вопрос ставит тебя в тупик. Как ответить на то, на что даже Гамлет, принц датский, не нашел ответа? «Пить или не пить»? – все время размышлял он и таки пил, пока не помер. Может, ты употребляешь, чтобы стать смелее с девушками? Да, конечно; перед танцами надо непременно употребить, а то простоишь весь вечер, никого не пригласив. Может, ты усугубляешь от радости? Еще бы не от радости, ведь коммунизм на носу; вся страна радуется, а я что – рыжий! Или, может, горе какое у тебя? А пожалуй, и горе, вернее, тревожится что-то мне. Все как будто так да не так. Будто погнило что-то в датском королевстве. Опять же экзамены. Что экзамены? Так ведь стресс, буря. Как же после них не поддать, как не успокоиться?

Посмотрят, посмотрят на тебя хорошие люди – и махнут рукой. И ты снова очутишься на 2-ом этаже «восьмерки», где все уже хороши. Откуда-то уже взялась какая-то девушка и какая-то гитара. И ты, утратив скромность, уже поешь неприличную песню, заимствованную у Шуры Николева, песню, которая была бы стопроцентно пошлой, когда бы не имела политической подоплеки.

На параде к тете Наде

молодой комиссар

все подходит сзади, сзади,

чем-то дышит в небеса.

Реют шарики воздушны

в небесах, в небесах.

Тете Наде стало душно

в теплых байковых трусах.

А по манежу конница идет

и на веревке тянет бронепоезд.

Тетя