Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Мы словно свечи на ветру. И никто не знает, когда нам суждено погаснуть.

Остудин удивился. Именно об этом думал и он, подходя к самолету.

Таня закинула ногу на ногу, обхватила колено руками и, покачав носком сапога, спросила, словно очнувшись:

— Что ты думаешь о последней истории с Мордасовым?

— О какой истории? — не понял Остудин. — В Таежном никаких историй о первом секретаре райкома не рассказывали.

— Ты не знаешь? — удивилась Таня. — Он же два дня назад попал в вытрезвитель.

— Да ты что? — Остудин даже растерялся. — Никогда не замечал, чтобы Мордасов злоупотреблял спиртным.

— Говорят, у него был крупный разговор с Колесниковым. Он вышел от него и напился. В вытрезвитель попал без документов и денег. Потому и настучали в обком.

— Не везет нам на секретарей райкомов, — сказал Остудин и нахмурился.

Новость, которую он услышал, оказалась ошеломляющей. Если история получит огласку, карьера первого секретаря райкома будет закончена. Но Остудина беспокоило не только это. В России во все времена пользовалась уважением лишь та власть, которая имела высокий моральный авторитет. Мордасов, как потом оказалось, был не самым худшим из секретарей. «Его, видать, здорово допекли, — подумал Остудин. — Но нельзя же из-за этого напиваться и попадать в вытрезвитель».

У Остудина не было ни злости, ни обид на первого секретаря райкома. Через два месяца после злополучного бюро Роман Иванович прилетел в Андреевское на сессию райсовета. Когда она закончилась, Мордасов подошел к нему, взяв за локоть, отвел в сторону и сказал:

— Зайдемте на пару минут ко мне. Нам надо кое о чем поговорить.

Остудин не удивился приглашению. Мало того, ждал этой встречи. История с исключением из партии осталась незаконченной. Партийная комиссия при обкоме не утвердила решение бюро райкома и вернула дело на повторное рассмотрение. Оно должно было состояться через несколько дней. И Остудин подумал, что если у Мордасова сохранились хотя бы остатки совести, он должен будет извиниться. И, откровенно говоря, ждал этого извинения. Однако все вышло совсем не так, как представлял себе Роман Иванович.

От Дома культуры, в котором проходила сессия, до здания райкома было всего три квартала. Но Мордасов пригласил Остудина в свою машину, при этом спросил, смягчив голос:

— Не будешь возражать, если я заскочу к себе домой?

— Да нет, — пожал плечами Остудин. — Время у меня есть.

Остановив машину у калитки, Мордасов пригласил Остудина к себе. Новый секретарь поселился в том же доме, где жил Казаркин. «Зачем он это делает?» — подумал Остудин, настороженно переступая порог. Но Мордасов тут же разъяснил ситуацию:

— Не хочу, чтобы нас отвлекали. В райкоме непрерывные телефонные звонки и постоянное заглядывание в дверь, не смотря на все усилия секретарши. — Он жестом пригласил Остудина в гостиную и сказал на ходу: — Давайте на «ты». Чего нам чиниться друг перед другом?

Это предложение вдруг сразу расположило Романа Ивановича. Если он предлагает не чиниться, значит признает за равного. А на равных разговор может быть и содержательнее, и откровеннее.

Из соседней комнаты вдруг неожиданно вышла жена Мордасова. Остудин, не ожидавший увидеть здесь еще кого-нибудь, невольно задержался на ней взглядом. Она подошла к нему, протянула тонкую узкую руку и сказала, чуть улыбнувшись:

— Катя.

— А по отчеству? — не выпуская ее руки, спросил Остудин.

— Я же слышала, что вы с Андреем договорились не чиниться, — ответила Катя. — А я лицо и вовсе не официальное. — Она снова улыбнулась.

Жена Мордасова оказалась симпатичной, интеллигентной женщиной, одетой в элегантную белую кофточку с глубоким вырезом на груди и короткую черную юбку, открывающую красивые, стройные ноги. Ее свободная внешность никак не вязалась с чиновным духом, которым должен быть насквозь пропитан Мордасов, и Роман Иванович подумал, что первый секретарь райкома живет раздвоенной жизнью. Одна, официальная, на работе и в общественных местах, где постоянно приходится бывать, и совсем другая, скрытая от всех, и потому, наверное, счастливая, здесь, в доме. «Где же он бывает настоящим?» — спросил себя Остудин, еще раз окидывая коротким, но цепким взглядом улыбающуюся Катю.

Обстановка становилась совсем домашней и Остудин с любопытством присел на краешек предложенного кресла. Ему уже не терпелось проследить за всем дальнейшим ходом событий, которые Андрей Филиппович Мордасов, по всей видимости, продумал до деталей. Катя поставила на журнальный столик бутылку коньяка, две рюмки, тарелочку с тонко нарезанными пластиками колбасы и сыра и, сославшись на дела, ушла из дома. Мордасов сел напротив, разлил коньяк по рюмкам и сказал, глядя в глаза Остудину:

— Честно говоря, думал, что ты можешь сюда и не зайти. Обиду я тебе нанес на всю жизнь. Знаю, что она ноющей занозой сидит у тебя в душе. Но и у меня от того бюро осталась не меньшая заноза. Я ведь тоже не сплю ночами. Допущенная несправедливость разъедает изнутри страшнее солитера. — Он поднял рюмку, приглашая Остудина выпить. — Я сделал ошибку, я ее и исправлю. Искренне, по-мужски прошу: не держи за пазухой камень.

— К чему этот разговор? — ответил Остудин, не решаясь взять рюмку в руку. — План по проходке мы выполнили. Нефть не открыли.

— Откроете, — сказал Мордасов. — Осенью перетащите на Кедровую буровую, пробурите вторую скважину и откроете. А метры нам, я это и сейчас повторю, были нужны позарез. В нынешней жизни иногда трудно обнаружить логику. Да ты пей, иначе разговора не получится.

Он чокнулся и опрокинул рюмку в рот. Скользнул взглядом по колбасе с сыром, но закусывать не стал. Остудин понял, что если не выпьет, разговор на этом действительно прекратится. Нехотя взял рюмку, повертел в пальцах, посмотрел на свет и тоже выпил.

— Ты понимаешь, Роман, — сказал Мордасов и Остудин почувствовал в его интонации пронзительную искренность, — я все больше и больше чувствую, что вся наша жизнь катится в тартарары. — Он внимательно посмотрел на Остудина пытаясь проследить по лицу реакцию на свои слова. Но тот застыл, словно каменное изваяние. — Постановления, в том числе и с самого верха, сыплются непрерывно, на них уже никто не обращает