Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Потерпи немного, скоро станет легче, — сказал Остудин, снова наливая коньяк.

— Мне уже легче, — ответил офицер, положив больную руку на колени.

И тут взгляд Тани остановился на длинном ящике в хвосте самолета. «Да ведь это гроб! — пронеслось у нее в голове, и она почувствовала, что теряет равновесие. — Как же я не догадалась об этом раньше?»

— Кто в нем лежит? — испуганно спросила Таня, кивнув на ящик.

— Сын Константина Павловича Кузьмина, — ответил Остудин.

— Саша?

— Ты его знала? — удивился Остудин.

Таня кивнула. Она хорошо помнила высокого светловолосого парня, игравшего на аккордеоне у здания андреевского аэропорта. Это было почти два года назад. В аэропорту провожали призывников. Их сопровождал такой же молоденький старший лейтенант, как тот, что сидел сейчас напротив. Только одет он был не в камуфляжную куртку, а в офицерскую форму и озабочен был не раненой рукой, а тем, как бы не потерять кого-нибудь из призывников. Почти все они были под хмельком, некоторые, сбившись в кучку рядом с аккордеонистом, пытались петь. Такие проводы бывают каждый год, и Таня не обратила бы на них внимания, если бы не увидела рядом с призывниками Кузьмина. Ей показалось неудобным пройти, не поздоровавшись. Кузьмин, заметив ее, протянул руку.

— А вы что здесь делаете? — спросила Таня.

— Сына провожаю, — сказал Кузьмин, кивнув на аккордеониста.

Ее поразил голос Константина Павловича. В нем слышалась безысходность. «Надо же, как он любит сына», — подумала Таня и, чтобы утешить Кузьмина, сказала:

— От службы никуда не денешься. Будем ждать, когда вернется.

Кузьмин отвернулся, не ответив. А Саша вдохновенно играл на аккордеоне и в своих мыслях был уже далеко от дома. Рядом с ним откуда-то возникла угловатая девочка, и Таня поняла, что это не сестра. Она была в тонком голубом платье, свободно висевшем на ней, и простеньких башмачках на низком каблуке. Девочка взяла Сашу чуть выше локтя, словно испугалась, что он улетит навсегда. Таня понимала ее состояние. Это была первая разлука, первое серьезное испытание, и оно страшило. «Дай Бог вам счастья», — подумала Таня и, попрощавшись с Константином Павловичем, пошла домой. Ей стало грустно. Она не раз потом вспоминала аккордеониста и угловатую девочку, державшуюся за его руку.

Таня еще раз посмотрела на гроб и, повернувшись к Остудину, спросила:

— Кузьмин уже знает об этом?

— Да. Батурин позвонил ему вчера вечером.

Таня не стала спрашивать, где погиб Саша. Камуфляжная форма старшего лейтенанта с рукой, висящей на перевязи, говорила о том, что он прилетел вместе с гробом прямо с войны. Все знали, где она идет. В Среднесибирск уже пришло несколько гробов из Афганистана. Местные власти тщательно скрывали это. Официальная пресса не писала об афганской войне ни строчки. О ней говорили только западные радиостанции. И те, у кого сыновья оказались в этой далекой от России стране, жадно ловили каждое слово очередной радиопередачи. «Господи, до каких пор мы будем приносить в жертву своих сыновей?» — подумала Таня и невольно посмотрела на старшего лейтенанта.

Белизна сошла с его щек, но на лбу и висках все время выступали крупные капли пота. Его носовой платок был мокрым.

— Как вас звать? — спросила Таня, для которой этот молодой офицер сразу стал близким.

— Сергей, — ответил старший лейтенант.

— Выпей еще, Сережа, — сказал Остудин и протянул ему алюминиевый стаканчик. — Выпей. Нам с тобой еще долго жить.

Сергей посмотрел на Остудина и взял стаканчик. Остудин налил в него коньяка. Закуски не было. Таня достала из сумочки плитку шоколада, разломила ее пополам и протянула половинку Сергею. Он залпом выпил коньяк, возвратил стаканчик Остудину и взял шоколадку.

— Вот теперь я вижу, что вам действительно легче, — заметила Таня.

Сергей попытался улыбнуться, но улыбка вышла неестественной. Его сухие, покрытые белой растрескавшейся пленкой губы страдальчески растянулись, обнажив краешек ровных зубов. Боль не успокоилась, но из острого состояния перешла в терпимое.

— Это у вас из Афганистана? — спросила Таня, показав глазами на перевязанную руку.

Он молча кивнул.

— Давно?

— Пять дней назад.

— Почему же вы не в госпитале? — Тане хотелось вытянуть из старшего лейтенанта как можно больше.

— У нас свои законы. Я должен выполнить последнюю просьбу старшего сержанта.

— Какую просьбу? — спросила Таня. Она поняла, что Сергей говорит о Саше.

— Похоронить его дома. Кроме того, я должен передать родителям его личные вещи.

— Вы всегда так поступаете?

— Когда позволяют обстоятельства, — Сергей навалился спиной на стенку фюзеляжа и наполовину расстегнул молнию на куртке.

Таня поняла, что настал момент, когда она может задать главный вопрос, хотя и не ждала на него утвердительного ответа. Он мучил ее с тех пор, как Остудин сказал, что в гробу, который они везут, лежит Саша Кузьмин. Таня подвинулась на край сиденья и, нагнувшись через проход, чтобы разговору не так мешал шум мотора, спросила:

— Скажите, Сергей, что вы там защищаете?

Он выпрямился, осторожно положил раненую руку на колено и посмотрел Тане в глаза. Она ждала ответа, но Сергей молчал. Потом опустил голову и сказал:

— Теперь не знаю.

— А раньше? — спросила Таня. — Раньше знали, за что воюете?

— Раньше мы думали, что афганцам не дают построить светлое будущее.

— А что, в Афганистане тоже хотят построить коммунизм?

— Какой там коммунизм! — Сергей снова откинулся на стенку фюзеляжа. — Там до сих пор родоплеменной строй.

— Тогда за что же там гибнут наши солдаты? — не отступала Таня.

— За нашу Родину, за то, чтобы этот строй не вернулся к нам, — сказал Сергей и закрыл глаза.

Ему явно не хотелось продолжать разговор, и Таня не стала задавать больше вопросов. Она вспомнила девочку, державшую за локоть Сашу Кузьмина во время проводов на аэродроме. «Вот и дождалась ты своего любимого, — горько подумала Таня. — Господи, разве можно пережить такое? За что ты уготовил нам этот путь, почему не послал по нему другой народ, меньший по численности и значению на земле? Тогда бы и жертвы были меньше. За что ты покарал нас так?»

Таня втянула голову в плечи и закрыла глаза. На душе было горько и одиноко. Остудин заметил это и