Плач умирающих звёзд - Стейс Крамер

С одной стороны, было приятно находиться в опустевшей школе. Словно ты единственный зритель в огромном, затихшем театре, где представление уже окончено, но декорации еще не разобраны. С другой же стороны, глядя на всю эту пустоту, звенящую в коридорах, создавалось такое гнетущее впечатление, как будто что-то уходит из твоей жизни. Вот прямо сейчас ты теряешь то, что уже не сможешь вернуть. То же самое чувствуешь, когда стоишь на перроне, провожая поезд, увозящий близкого человека в далекие края, и понимаешь, что больше никогда, никогда его не увидишь.

Школа стояла, точно старый корабль, покинутый командой, величественный, но одинокий, с парусами, навсегда опущенными в знак печали. Пустота школьных стен резонировала с пустотой в душе, напоминая о безвозвратно ушедших днях.

Ничто не вечно, все когда-то заканчивается.

* * *

– Никки, пришел ответ, – пробормотала Искра, дрожа. В руках ее был конверт с эмблемой Сент-Эндрюсского университета.

– Так, подруга, расслабься. Это же не приговор, да? Это просто писулечка. Ты сейчас спокойно откроешь конверт и…

– Нет! – взвизгнула Искра. – Может, ты?..

– Ну, я так я. – Никки взяла конверт, лихо извлекла из него письмо. – Черт… мне теперь тоже страшно.

Минуту Дилэйн читала ответ из университета. Искра каждую миллисекунду этой минуты становилась все бледнее и бледнее.

– Ну что?..

– Искра… – озадаченно прошептала Никки, глядя на подругу.

– Что там, Никки?!

– …Ты не поступила.

– Не… не поступила? – проговорила Искра, задыхаясь. Она была бела как сахар. Дрожащие ноги еле-еле доковыляли до кровати. Искра села и как безумная стала монотонно говорить: – Ладно… Ничего… Хорошо. Ладно…

– Ты не поступила, – спохватившись, повторила Никки. – Ты ВОРВАЛАСЬ в Сент-Эндрюсский университет. Ты первая в списке поступивших на факультет международных отношений, Искра!!!

Искра, казалось, ни словечка не поняла из того, что сказала Никки.

– Я… я? Мне нужно в туалет! Это неотложно!

Никки громко расхохоталась. Да, сомнительная это идея – вот так разыгрывать друзей, когда у них ежедневно, ежесекундно кипят нервы от тревоги за свое будущее. Но это же Никки… Простим ей эту шалость.

Школа гудела. Все поздравляли Искру с заслуженной наградой за все ее труды. Вскоре и о Никки заговорили.

– Слышали? Дилэйн с блеском прошла собеседование в Эдинбургском университете! – пропищала Ари Максвелл.

– Разве это законно? – тут же отреагировала Эсси Джефферсон. – С ее-то прошлым…

Никто и не предполагал, что Никки удастся успешно сдать школьные экзамены (за это надо благодарить Искру, что находила время позаниматься с Никки, подтянуть ее по важным дисциплинам) да еще и не вылететь из наисерьезнейшего конкурса Эдинбургского университета. Все-таки у нее был большой пропуск в учебе, еще и убийственные новости о ней гремели по всей стране.

– Мамулька была лучшей выпускницей факультета лингвистики, и по сей день она изобильно спонсирует свой университет. Поэтому меня приняли без проблем. Никки Дилэйн – великий языковед будущего! Я и только я спасу этот мир от «здрасьте» с пятью ошибками! Ха-ха! – хвасталась Никки перед подругами.

– Поздравляю! Ты этого достойна, – сказала Диана, обняв Никки.

– Представляю, с каким облегчением вздохнула Голди, поняв, что ты все-таки покинешь «Греджерс», – подтрунила Эл.

– Точно. Я оставила здесь свой «след», – посмеялась Никки.

– Да уж, «наследила» ты знатно, – присовокупила Диана.

– А вы что, курочки, будете вместе?

– Да. Оксфорд, встречай! – радостно ответила Эл.

– Господи, еще столько лет терпеть тебя. За что мне это?

– Взаимно, Брандт!

– Ах, везучие вы, сволочундры. Я тоже хочу учиться с вами, – хмыкнула Никки.

– Не переживай. Позже мы все-таки разбежимся. Я углублюсь в нейрохирургию, а Эл в психиатрию.

– Ну, туда ей и дорога, – не упустила возможность поострить Никки.

– Молчала бы! – улыбнулась Элеттра.

Бедной Калли было тяжелее всех. В тот день, когда она сдавала экзамены в университет Глостершира (ее выбор был факультет искусств), ее мать проходила решающее обследование. Результаты должны были показать, отступила ли болезнь, или же Мэйджу ждет еще более тяжелая борьба. Катастрофически сложно было Калли сосредоточиться во время вступительного испытания. В один момент ей хотелось все бросить и отправиться в больницу. «Что я тут делаю, когда мама нуждается во мне сейчас?» Но потом она увещевала себя же: «Ради нее я не сдамся, доведу это дело до конца. Ведь ей так хорошо будет, когда она узнает, что у меня все благополучно сложилось. У меня будет отличное будущее. Хотя… если в этом будущем не будет мамы, то мне оно не нужно. Нет! Пусть меня похоронят сразу же, вместе с ней… Калантия, дурочка, зачем ты думаешь об этом? Остановись!» Вот такими, как заезженная пластинка, были ее бесконечные мысли, мысли, мысли…

– Мама? Почему ты такая… тихая? – со страхом спросила Калли, вернувшись домой.

Мэйджа сидела в своей спальне, смотрела немигающим, стеклянным взглядом на большую семейную фотографию Лаффэрти.

– Все, Калли…

– Что? Что все? Мама, не томи! Не мучай меня!

– …Анализы хорошие. Врачи говорят, ремиссия. Я буду жить.

Мать произнесла это с какой-то измученной радостью. Она просто устала, до смерти устала от всего, что с ней произошло в течение этого долгого, мучительного времени.

– Это точно? Мама… Просто не верится! Неужели все закончилось?!

Калли и правда в первые минуты не верила в то, что мама больше не больна. Она как бы радовалась за кого-то другого. Словно наблюдала издалека за чудом, которое произошло не с ее семьей, а с соседской. Внутри жила глухая уверенность, что это временно, что кошмар обязательно вернется, набросит свою липкую тень на их дом, и снова придется считать дни до следующего приступа, до следующей бессонной ночи, проведенной у маминой постели.

Калли упала на колени рядом с матерью. Она протянула руки к ней, будто боясь, что та исчезнет как мираж. Затем, движимая неистовым порывом счастья и любви, Калли прижалась губами к ее ногам.

– Мамочка, мамочка моя! Я так боялась… просила всех святых, чтобы ты выздоровела. И вот… чудо свершилось!

«Рак отступил», – вспоминала Мэйджа слова доктора, что звучали как приговор смерти для самой смерти. Впереди – долгий путь к новой жизни. Но теперь это не тернистая тропа, усыпанная острыми камнями, а широкая дорога, залитая солнечным светом. Дорога, где каждый вдох – подарок, каждый день – волшебство, и каждый прожитый миг – бесценен.

– Мы отпразднуем эту победу, отпразднуем жизнь, – сквозь слезы говорила миссис Лаффэрти, поглаживая дочь по голове. – Мы будем путешествовать, смеяться, любить. Все то, что откладывали на потом, сейчас станет нашим