Я и моя судьба - Лян Сяошэн

– Хочешь, чтобы я поверил, что ты бедная? – холодно усмехнулся он.

Тогда я обратилась к отцу:

– Папа, скажи ему.

– Дорогая, я не могу.

Тогда мне пришлось сказать это самой:

– Вон отсюда.

На миг он оторопел, потом встал и пошел к двери. На пороге он задержался и, не оборачиваясь, проговорил:

– Фан Ваньчжи, все деньги, которые ты мне посылала, я тебе верну, причем с процентами.

Когда он наконец ушел, я спросила отца:

– Папа, а может ли выражение «негодяй постарел» также означать то, что некоторые становятся негодяями еще в молодости?

Отец призадумался, потом похлопал меня по плечу и вышел; когда я выглянула в окно, то увидела, что он жадно курит.

Потом он сказал, что написал Чжао Каю письмо от моего имени.

– Папа, есть вещи, которые делать необязательно, – сказала я.

Расспрашивать его, что именно он написал, мне было просто лень, как и продолжать разговор на эту тему.

…

Появление Чжао Кая вызвало у меня смешанные чувства, смотреть на него мне было как-то неудобно, не смотреть – тоже.

Сам он пристально смотрел на меня – в его руках я увидела лист бумаги, на котором крупными иероглифами было написано: «Тетя, я сменил работу!»

Я улыбнулась и показала ему поднятый вверх большой палец.

В это время медсестра указала мне на дверь и ласково позвала:

– Фан Ваньчжи, нам пора.

Тотчас подошла другая медсестра, собираясь задернуть шторы.

– Прошу вас, подождите еще немножко, – поспешно произнесла я.

В этот момент к стеклу подоспели двое военных, мужчина и женщина – Ян Хуэй, который уже успел получить звание второго помощника капитана, и его жена – военный врач. Они тоже обзавелись сыном, он называл меня двоюродной бабушкой. Я его уже видела: смышленый и воспитанный, он наверняка должен был вырасти прекрасным молодым человеком.

При их появлении все остальная родня расступилась; и пускай они припозднились, сейчас их поставили в самый центр. Они одновременно отдали мне честь.

Я улыбнулась в третий раз. И заплакала.

Электрошторы медленно задвинулись – стеклянная перегородка напоминала огромный экран, я словно лежала на каталке и смотрела фильм.

Меня повезли в операционную.

Я люблю жизнь, люблю судьбу.

Простая и заурядная, самое успешное, что я сделала в своей жизни, – это вырастила высокогорный тайваньский чай на всех имеющихся склонах Шэньсяньдина, и теперь сорта «Гаогуйхун» и «Гаогуйлюй» вышли на международный рынок и обрели популярность.

Я не хочу отрицать, что несчастна, о каком счастье можно говорить, если за сорок лет перенесла уже третью операцию по удалению раковой опухоли. Однако я всегда отрицала, что заболела из-за того, что злилась, – возможно, патология этой болезни именно такова, и это отчасти правда, но лично мне приятнее сознавать, что у меня просто такая судьба.

Что бы с вами ни происходило, причину следует искать в себе. Такие мысли позволяли мне более спокойно смотреть в лицо реальности, помогая снова и снова побеждать болезнь.

Я была уверена, что не умру на операционном столе.

Сколько еще я проживу после операции? Об этом я больше не думаю. И едва я перестала об этом думать, как превратилась в звезду по борьбе с раком; это была моя единственная почесть, которой я удостоилась к своим сорока годам. Я не очень-то была польщена таким лавровым венком, и насчет того, можно ли бороться с раком, у меня имелись сомнения, но я просто не погружалась в трясину таких разрушительных эмоций, как жалость к себе. Я уяснила одно: если человек способен спокойно противостоять злому року, то судьба смотрит на вас совершенно другими глазами. Если есть нечто непостижимое, называемое судьбой, то ее работа состоит в выполнении неких компьютерных задач, в автоматической блокировке некоторых загадочных программ. И пусть даже эту программу она создала сама, ей не под силу держать под контролем все варианты лотереи. Поэтому лично для себя я сделала выбор в пользу осознания того, как именно работает судьба. И раз уж я стала звездой, то сделала то, что должны делать звезды, – я создала вебсайты для больных раком в Шанхае и Шэньчжэне, а также стала главным редактором частного издания «Танец с болезнью», который пользовался большой популярностью у больных раком.

Операционные лампы еще не включили, врачи и медсестры завершали последние приготовления к операции. Их движения были практически беззвучны. Любой, кто ненароком бросал на меня взгляд, прищуривал глаза. Если бы на них не было масок, я бы видела вокруг себя сплошь дружелюбно улыбающиеся лица. В их понимании я была не совсем обычным пациентом, и они меня уважали.

Воспользовавшись этим кратким моментом, я снова пустилась в размышления. Люди, которых погружают в общий наркоз, на самом деле умирают, и не доведись им проснуться, такая смерть стала бы для них не чем иным, как удачей. Размышлять на операционном столе это все равно что разговаривать с самим собой на стыке жизни и смерти – я мыслю, следовательно, существую. Не у каждого есть возможность делать это многократно, и я этой возможностью дорожила.

Думаю, что мне в этой жизни повезло.

Мои приемные родители, равно как и мой муж, все были любителями поразмышлять, попав под их влияние, я тоже получала от этого занятия удовольствие. Мне нравилось размышлять даже больше, чем некоторым женщинам красиво одеваться и краситься.

Я мечтала, чтобы в будущем у большинства китайских детей были такие же матери, как моя приемная мать, – причем речь шла отнюдь не о ее происхождении, это заведомо невозможно; ее известность тоже была ни при чем, иначе это бы напоминало сказки из «Тысяча и одной ночи»; прежде всего, я имею в виду ее добросердечность. Кажется, быть добросердечным не сложнее, чем дышать, но на самом деле это очень непросто.

Разумеется, что выражение «негодяй постарел» также означает и то, что некоторые становятся негодяями еще в молодости.

Но как быть с детьми? Не лучше ли слова Лу Синя «спасите детей» для начала применить к их родителям?

Надеюсь, что в будущем молодые китайцы не будут похожи на меня, человеческая жизнь, даже если в ней нет отца-мэра или матери-знаменитости, отнюдь не лишена чувства безопасности.

Надеюсь, что в Китае будет все больше и больше таких людей, как Ли Цзюань.

Какая-то часть населения Китая по-прежнему проживает в деревнях, это наши соотечественники, чей ежемесячный доход составляет примерно тысячу юаней. Среди тех, кто переехал в город, немало людей, еще вчера или позавчера проживавших в деревнях, – все это делает отнюдь не простыми отношения внутри подавляющего большинства китайцев.

Я всем сердцем болею