Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

И тем не менее он это сделал.

Я не помнила, как дошла до общежития. Поднялась к себе, села в кресло и, глядя в одну точку, все думала, думала, без конца гоняя в голове одну и ту же мысль.

Отец не захотел со мной говорить.

Самое ужасное, что это нельзя было списать на недоразумение. Зоя из Таёжного – тут невозможно ошибиться, принять звонившего за кого-то другого. И хотя голос прозвучал издалека, тон я расслышала прекрасно: растерянный… Сердитый.

Самое лучшее, что я могла сделать, – перестать об этом думать. Наверняка была причина, по которой отец не захотел (или не смог) подойти к телефону. Несомненно, он все объяснит в письме. Теперь он просто не может не написать.

Возможно, отец оказался не готов к тому, чтобы услышать мой голос, мы ведь не договаривались, что я позвоню. Возможно, он рассердился на меня за решение взять девочку из коррекционного интерната – решение, которое могло показаться ему безрассудным, необдуманным. Возможно, у него проблемы на работе или он поссорился с женой и мой звонок оказался некстати. Да мало ли причин?..

Вспомнив, что надо зайти к Рустаму, я поднялась с кресла и вышла из комнаты. Если ему требовалось куда-то уйти, нехорошо было заставлять его ждать. Да и вопрос с регистрацией брака следовало решить поскорее, чтобы уложиться в отпущенные директором интерната две недели.

На этот раз дверь оказалась приоткрыта. Я просунула в нее голову и спросила:

– Можно?

– Да, Зоя, заходите, – после небольшой заминки ответил Вахидов.

Выражение его лица было растерянным. Словно он получил известие, выбившее его из колеи. Я хотела спросить, что случилось, когда увидела на столе вскрытый конверт со штемпелем заказного отправления. Вот зачем он ходил на почту.

– Письмо получили?

Проследив за моим взглядом, Вахидов кивнул, взял конверт, скомкал и сунул в карман.

– От отца?

– Нет.

– От родственников из Ташкента?

– Вы, кажется, хотели со мной поговорить?

– Это может подождать. Я могу зайти попозже, когда вы…

– Лучше сейчас! – резко перебил Вахидов. – Говорите.

Меня покоробил его тон. Совсем не так он говорил со мной в среду.

При других обстоятельствах я бы развернулась и ушла, но сейчас поговорить с ним было в моих интересах, поэтому я сделала вид, что не замечаю его настроения.

– Я пришла, чтобы дать ответ на ваше предложение.

– Какое предложение?

Вероятно, на моем лице отразилось изумление, потому что Вахидов поспешно сказал:

– Ах да, конечно… Что вы решили?

– Я согласна.

Я почувствовала, что краснею, и сбивчиво добавила:

– Если бы не обстоятельства, я бы, разумеется, не воспользовалась… У меня есть всего две недели, а потом Снежану переведут в детский дом, и тогда придется начинать заново. С тамошним директором я незнакома, и…

Вахидов молчал, даже не пытаясь прервать поток моих сбивчивых объяснений. Мне это показалось странным, и я тоже умолкла.

Что-то было не так.

«Он передумал», – подсказал внутренний голос.

– Вы передумали? – прямо спросила я.

Лицо Вахидова сморщилось, как от зубной боли.

– Это письмо… – пробормотал он, отвернувшись. – Оно от Вали, моей бывшей жены.

Что-то ухнуло у меня в груди. Ухнуло и упало к ногам.

– Она хочет вернуться? – догадалась я.

– Да. Пишет, что не может забыть… что только сейчас поняла, как сильно меня любит… Спрашивает, по-прежнему ли я один или встретил кого-то. И не можем ли мы начать сначала. Она готова вернуться в Таёжный. Даже не предлагает мне переехать в Ленинград, хотя работает в многопрофильной больнице, где наверняка есть вакансия анестезиолога.

– И что же вы? – тихо спросила я.

– Я не ожидал… Был уверен, что Валя вышла замуж, она писала мне еще в том году, что встретила мужчину… – Вахидов растерянно взъерошил волосы.

– Напишите ей, что тоже ее любите. Вы ведь хотели, чтобы она вернулась, ваше желание исполняется. К тому же вы весьма кстати получили ордер. Будете ждать Валю в новой квартире.

– Да, – растерянно отозвался Вахидов, словно думал о чем-то другом. – Да…

– Разумеется, наша договоренность отменяется. – Я храбро улыбнулась. – Видите, как хорошо, что мы не успели расписаться. Пришлось бы срочно идти разводиться.

– Да… – повторил Вахидов, не глядя на меня.

– Поздравляю, Рустам. Вы заслужили счастье.

Я открыла дверь и вышла в коридор.

– Зоя! – крикнул Вахидов. – Зоя, подождите.

Я помотала головой, словно он мог меня видеть, и ненадолго зажмурилась, удерживая рвущиеся наружу слезы, а потом, стараясь не сорваться на бег, быстро направилась к вестибюлю.

Клавдии Прокопьевны за конторкой не было. Повинуясь импульсу, я подошла к телефону и набрала домашний номер Фаины Кузьминичны, который помнила наизусть.

Она ответила после первого гудка.

– Доктор Тобольская слушает.

– Фаина Кузьминична, добрый день.

– Здравствуйте, Зоя Евгеньевна! Вот только сейчас о вас вспоминала. Что с вашим голосом? Вы чем-то расстроены?

– Всё в порядке. Я звоню сказать, что согласна прописаться во флигель.

– Замечательно. В понедельник с утра схожу в сельсовет, чтобы решить вопрос с вашей пропиской. Зайдете к нам на чай? Или можем вместе поужинать.

– Спасибо, Фаина Кузьминична, не сегодня. Сегодня я… у меня… в общем, не смогу.

– Тогда завтра?

– Да, хорошо… Я еще позвоню.

Я дала отбой, испугавшись, что разрыдаюсь прямо в трубку.

В ту минуту, когда Рустам сообщил о возвращении Вали, я наконец осознала, что люблю его. Что все это время я обманывала себя, выдавая истинное, глубокое чувство за дружбу – безопасную, удобную, ни к чему не обязывающую. Нина неоднократно советовала, чтобы я не упустила Рустама, потому что он замечательный и идеально мне подходит, и даже Фаина Кузьминична прямо сказала об этом в тот день, когда я пришла сообщить ей о предложении Головко назначить меня завотделением. Но я была слепа и глуха; я не видела очевидного и не слышала голос разума, потому что все это время боялась нового чувства, бежала от него, зажмурив глаза и заткнув уши.

Я не ответила согласием на предложение Рустама о фиктивном браке не из-за уязвленной гордости, а из страха, что, если мы будем жить вместе, я не смогу устоять перед искушением новой любви. Я понимала, что нравлюсь ему, видела выражение его глаз, которое невозможно было принять за что-то другое… Он, как и я, стоял на пороге большого чувства, требовалась лишь искра, чтобы это чувство вспыхнуло огнем.

Валино письмо было подобно ведру холодной воды, выплеснутому на разгорающееся пламя.

Закрывшись в своей комнате, я предалась отчаянию, плача в подушку, чтобы никто не услышал. Устав от рыданий, забылась сном, но и во сне