Расплата - Вакиф Нуруллович Нуруллин

Фалаху стало не по себе. Мало того, что он оказался в квартире человека, известного не только в институте, но и в стране, труды которого издаются и у нас, и за рубежом, он, Фалах, сын начальника сельской почты и продавщицы сельмага, в поздний час остался наедине с дочкой знаменитого человека. Он бы с радостью убежал от греха подальше, но побоялся иронии Нели и сделал вид, что не очень-то удивлен.

— Тогда все ясно, — сказал Фалах. — Человек, у которого такие большие заслуги, может себе позволить все, что захочет.

— Да ты не знаешь папу, — улыбнулась Неля, — он весь в своей работе и только ворчит иногда на маму, которая позволяет себе все, что должен был бы позволить папа. Мама у нас, как говорят на востоке, министр двора. Ой, кофе убежал!

Пряный запах закипевшего кофе щекотал ноздри. Неля переставила кофейник на поднос.

— Открой-ка дверь направо, — сказала она Фалаху, — попьем кофе у меня в комнате, там как-то поуютней.

Комната Нели была под стать всей квартире. Фалаха поразил огромный ковер, занимавший всю стену, он спускался на софу, где, по-видимому, спала Неля, и расстилался еще по полу. Возле большого трехстворчатого окна стоял красивый письменный стол с витыми ножками и резными дверками. На зеленом сукне в беспорядке лежали учебники. За стеклом книжного шкафа — вполстены — блестели фотографии Нели разных лет; оставшаяся часть стены была увешана яркими афишами кинозвезд. На журнальном столике у софы матово поблескивал японский магнитофон, и масса кассет пылилась тут же.

— Держи! — Неля передала в руки Фалаха поднос и освободила журнальный столик. — Теперь поставь поднос сюда и организуем маленький кейф. У меня, правда, небольшой беспорядок, но ты не смущайся.

— Что ты, у тебя здесь очень здорово, — слукавил Фалах. Привыкший к домашнему порядку, он сразу заметил неубранную на софе постель с измятым одеялом, скомканной подушкой и сбитой в угол простыней, на журнальном столике лежала пыль. «Тебя бы в нашу деревню, да на выучку к моей матери», — беззлобно подумал Фалах.

Неля, видимо, почувствовала неискренность в его восторге.

— Ладно, чего там, вижу, что осуждаешь меня, небось думаешь — ну и неряха. А я просто утром проспала и не успела прибраться. Присаживайся, перекусим немного, я что-то проголодалась…

Фалах осторожно присел на краешек софы.

— Неля, — нерешительно спросил он, — а где твои родители? — Фалах подумал, что они могут вот-вот нагрянуть, застанут его наедине с их дочкой, могут подумать невесть что, и его выгонят, и Неле попадет.

— Боишься, что придут?

— Боюсь, — сознался Фалах.

— Не бойся, трусишка, нет их в городе, все на даче. Они не то, чтобы ночью, и днем-то редко приезжают. А приедут, тоже ничего страшного; нет у нас такого порядка, чтобы по комнатам ходить и проверять, кто у кого сидит. Пей кофе, — и она протянула ему чашку, — и ешь.

Неля намазала ломтик хлеба маслом и покрыла толстым слоем черной икры.

— Ешь, — повторила она и подала ему бутерброд.

Они пили кофе, сидя напротив друг друга. Испуганные глаза Фалаха ловили смеющийся взгляд Нели. Вот так, наедине с девушкой, он был первый раз. Неля включила магнитофон и подсела к Фалаху. Она потянулась к нему теплым зовущим телом, обняла за плечи.

— Какой ты хороший, — шепнула она. — Какой желанный…

9.

…Лежа на больничной койке, вспоминая давно минувшее, Фалах неожиданно для себя вдруг подумал, что Неля и Гасима чем-то неуловимо похожи друг на друга. Нет, не внешне, и уж, конечно, не судьбой.

Неля — москвичка, дочь ученого, единственный ребенок в обеспеченной семье, а Гасима рассказывала, что родилась третьей, а всего в их деревенской, простой семье было семеро детей.

За Нелей всю жизнь ухаживали няньки, и одевали ее родители всегда в самое-самое, а Гасима росла под присмотром старших и сама нянчила тех, кто родился после нее. И воду носила она с малолетства, и полы мыла, а одевалась как все в деревне, — чистенько, заштопано и — ладно. Это уж потом привередливой стала.

На Нелю родители надышаться не могли, а Гасиме порой здорово доставалось от хмельного отца, заготовителя шкур, рябого Шарафа.

А вот красивы были обе, по-своему красивы. И Неля — изящная, немного бледная, по-аристократически подтянутая. И Гасима — крепкая, ладная, с природным румянцем.

Казалось бы, что общего между ними? А вот поди ж ты — обе были так легки в общении, так привлекательны, что останавливали на себе взгляды не одного мужчины. Ну, хорошо — Неля, тогда он был еще глупым неискушенным мальчишкой. А Гасима? Как он позволил так безоглядно вскружить себе голову? Зачем потакал ей во всем? Не поддайся он ее уговорам, не лежал бы он сейчас на больничной койке и не думал бы горькую думу о неминуемом позоре, когда все выяснится. А не дай, как говорится, бог — не выживет мотоциклист, ждет его, Фалаха, тюрьма. Уж работники ГАИ установили, поди, что он был нетрезв, да и медики, наверное, заметили это.

…А придет Роза! Что он ей скажет? Сердце Фалаха оборвалось, когда он подумал о Розе. Роза сама уже чувствовала в последнее время, что с Фалахом творится что-то неладное. Правда, Фалах всегда находил оправдания своим похождениям, и Роза верила ему. Но тут уж не оправдаешься. Роза, конечно, после всего случившегося подаст на развод, заберет Розалию, дочку, дороже которой у Фалаха никого не было… И зачем тогда жить?

Эх, Фалах, Фалах… Надо было думать, что ты делаешь! Заранее думать, а не потом локотки кусать. И разве жизнь тебя уже не учила? С той же Нелей…

10.

… Смелости Фалаху хватило только на то, чтобы нежно обнять Нелю за плечи и поцеловать ее белые локоны над ушком. И тогда Неля вспорхнула с софы, принесла и разлила по рюмкам коньяк.

— Слушай, ты когда-нибудь пил кофе с коньяком?

— Нет, — признался Фалах.

— Ну, так вот. Кофе мы с тобой уже выпили, а про коньяк забыли. Но ничего, как нас учили в школе, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Тем более, что ты сегодня за вечер, насколько я заметила, не пил ничего. Кстати, это мне в тебе и понравилось.

— А сейчас ты хочешь, чтобы я выпил?

Сейчас хочу — и не чтобы ты выпил, а чтобы мы выпили. За то, что нам хорошо!

Неля протянула Фалаху полную рюмку, они