Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного - Анна Петровна Долгарева

Китти. Вдруг у нее едулечка вкуснее? И я наел, и мне понравилось. Патом ищо тоже наел. А патом миня Аничка увидела и нару-гала! Гаварила: «Как тибе не стыдно, Феликс кот! И так лоток у женщины отжал». И я абиделся. И даже напрыгивал патом на Китти и кусь ие.

А патом Аничка принесла паштетик, и я сначала хотел ево весь съесть, но мне стало очинь жалко кошичку Китти. Што она такая нибальшая. И нет у нее пузичка виликалепново. И штанцов, как у миня, нет. И я наел половину баночки, а остальное дал Китти наесть. И мы помирились и бегали игриво.

Вот такая история!

У кота большая голова,

И из щек его торчат усы.

В жизни не бывает волшебства,

Но бывают славные часы.

Отмеряй минуты. Красота

Есть в моменте, а потом умрет.

Я сижу и трогаю кота,

Он дает мне почесать живот.

Если обступила темнота,

Если кажется, что смерть близка,

Делай просто: покорми кота,

Вынеси какашки из лотка.

Так устроен, в общем, белый свет.

Кот дает тепло, глядит в окно.

Кот живет пятнадцать в среднем лет.

Ладно, двадцать. Больше не дано.

Я не знаю, что там впереди,

Доживу ль до старости, но кот

Лапами мне топчет по груди,

Словно так он молоко найдет.

Словно мы бессмысленно малы,

Словно неразумны и в любви

Ни хулы не знаем, ни хвалы,

Господи, прости, благослови.

Никакой нет совести у неприятной Анички. Она решила, што мне надо нимношка посидеть на ДИЭТЕ. Я визде посидел старательно, но это не была ДИЭТА.

А ДИЭТА ето когда Аничка меньше едулечки мне насыпает! И новую дает, только когда я всю старую съел. Она гаварит, штобы не заветрилась. Но кошичка Китти нидает никакой едулечке заветриться. И у меня от такой ДИЭТЫ мисочка иногда становится ПУСТАЯ. Тогда мы с кошичкой Китти все уроняем. Ищо я нарочно иду абнимать Аничкину соседку Наташыньку. Но Аничка дает едулечку только три раза в день всиравно.

Нет никакой совести у етой женщины!

Сичас я разскажу УЖАСТНОЕ. Я лежал, раскинув лапки. От тово, што мне

было жарко. Аничка лежала под вертилятором, а я нилюблю, штобы мне на мех дуло. И я раскинулся в уголочке.

– Наверное, котику жарко, – догадалась нигвупо Аничка. – Надо ему помочь.

Я падумал, што она выключит жару, и обрадовался, и дал сибя взять всево. Аничка понесла миня в ванну. И знаете што зделала? ЗАСУВАЛА МИНЯ В РАКОВИНУ И ВОДУ ВКЛЮЧИЛА!

Я так ошарашился, што дажы не кусь и только молчал изумленный весь. Когда у миня все пузичко намочилось и Аничка миня пиривирнула, тогда только я в вазмущении выпрыгнул и пашол мыть сибя.

А жару гвупая Аничка так и не выключила!

Кошичка Китти! Мне для тибя ничево нежалко. Ни едулечки. Ни водулечки. Ни паштетики. Но пачиму ты у миня Аничку забрала? Стала приходить и лежать на Аничке. Я конешно тоже с твоей Наташынькой належываю, но ето патамушта я ЛОВИЛАС, как гаварит Наташынька, и мне надо везде полижать. А ты прямо на Аничке лежыш. И я пичально ухажу в уголочек. Совсем нищасный кот обездоленный. Нет мне места на Аничке лежать, если там другая кошичка безстыдная!

Или вот так ищо было.

Я налижал в коебочке. Очинь ниплоха. А кошичка Китти рядышком лежала. Но она нипроста ласково лежала! Она гаварила: «Феликскот, ты уже коебочку развалил совсем патамушто толстый, дай мне тоже полежать». А я атвичал: «Нет! Я виликий кот президент шкафа и коебочку тожы оккупировал! Я повилитель коебочек! И я совсем нитолстый, просто коебочка нибальшая, но я там очинь илигантно и пушысто лежу». А кошичка Китти гаварила, што я ие абижаю и тритирую. Што визде лежу, где она полижать хочит. И за ето я ей на ффост напрыгнул.

Ох уж ети жэнщины!

Вчира было так. Аничка куда-то засобиралась, а я побижал с ней на лестницу игриво. Выбежал и стал валяться.

Аничка сказала тогда так: «Штош, пойдем со мной». И я сел у ние на шее, кабута я пирадский попугай! И очинь гордо мы с Аничкой пашли гулять в магазин на углу дома.

Я был очинь безстрашный кот и ничево ни-боялся, но в магазине были низнакомые люди, и я от етово вскрикнул и вцепился в Аничку кого-точками очинь сильна! От етово Аничка сказала ойойой. И еще сказала: «Феликс, иди на ручки». И взяла меня на ручки.

И вот ей дали Аничковую едулечку, и мы пашли. Когда мы выходили, те низнакомые люди на вулице цылувались! Фу! Я ищо пакрепче схватился за Аничку. И пока мы шли, я два раза сказал ей: «Скавуль». Но когда мы вирнулись, я сказал кошичке Китти, што был самый безстрашный кот. И гулял. А она нет хахаха!

Аничка сумасошлатая! Я сидел. Намывал пузичко. Очинь у меня раскошное пузичко, иво хорошо намыть надо. Аничка сидела рядом тихонечко с книжычкой. Ничево не придвещало. И тут она бешыно набросилась на миня кота! Стала мне цылувать пузичко прямо намытое! И гаварить: «А знаете, кто самый шладкий котик на свете? Знаете, у кого самые мяконькие лапки и пузичко? Знаете, у кого мурмурмур самый звучный?» Я саркастически атвичал: «Дажы и не догадываюсь» и стал ие литсо отталкивать лапками (мяконькими). Аничка ни сразу угомонилась. Типерь я намываю пузичко снова и нипанимайу што ето было!

Знаити вапще, как она меня называит!

«Мои милые лапки».

«Мои мяконькие ушки».

«Мое толстенькое пузичко».

Аничка! Мое мурмурмур значит, што я в корне с тобой нисогласен и зовут миня Феликс Эдмундович Виликалепный кот, президент шкафа и коебочку тоже оккупировал! А не лапки! Не ушки! Не твои, а мои лапки и ушки! И уж вовсе нитолстое у меня пузичко!

Аднажды Аничка