Зеленые тетради. Записные книжки 1950–1990-х - Леонид Генрихович Зорин

чувство собственной ценности и значительности. Каждый должен прочесть мемуары Шпеера – любимого архитектора фюрера. Едва ли не всякий день Адольф Гитлер обсуждает с ним сооруженье гигантов. То было высшим его наслаждением и задачей первостепенной важности.

Новую качественную ступень идея соединения множеств, рационального использования муравьев, их сплочения в муравейники обрела, когда, наконец, стало ясно, какие немыслимые доходы она приносит при воплощении. Альберт Шпеер не дожил до той поры, когда все его замыслы, все до единого, были претворены в жизнь. Массы начали перемещаться от ристалища до ристалища – чем современнее они были, тем древнее и обнаженней оказывались их языческие инстинкты. Наконец-то я понял, зачем в античности строили каменные театры (столь смахивавшие на стадионы), на двадцать, на тридцать тысяч зрителей, способных однажды убить драматурга, заставившего их прослезиться (так оно и случилось с Фринихом). Все легенды, призванные облагородить торжища пробужденных страстей, – о мире в период олимпиад, о дружбе, дарованной единением, – отступают перед нагой реальностью. О нынешних нечего и говорить – вспомните хотя бы о Мюнхенской, когда террористы перестреляли команду неугодной страны. «О, спорт, ты – мир!» – восклицают поэты, разумно нанятые магнатами новой спортивной индустрии, но рев побоищ уже заглушает эти восторженные заклинания. «Our fair play» – такой же миф, как «my fair lady», такая же сказка, но только менее мелодичная. Деньги требуют привлечения толп, а толпы живут по своим законам, отлично воспринятым спортсменами.

Прошло и то время, когда друг против друга садились два великих маэстро оспаривать шахматную корону. На этом дуэте денег не сделаешь, чемпионство поставлено на поток! В нищей, разоренной Калмыкии появляется молодой человек, не обремененный предрассудками. Посулами добыв президентство, развлекается, как король из легенды (вдруг вспомнилось «Le roi s’amuse» – прославленная драма Гюго). Покупает футбольную команду, за удачный удар раздает бриллианты, прибирает шахматную федерацию, строит шахматный город, добывая средства самыми разнообразными способами. Когда находится журналистка, которая пишет о новом хане, она подписывает себе приговор – сначала закрывают газету, потом обнаруживают ее труп. А что же сами рыцари спорта – кудесники кожаного мяча и шестидесяти четырех клеток? Они (за ничтожным исключением) заявляют, что их никак не волнует происхождение их гонораров, они в восторге от мецената!

Меньше всего мне б хотелось обидеть спортсменов и тем более спорт, который принес мне немало радостей. Я засвидетельствовал свои чувства и устно, и письменно, и своей биографией. И если я сегодня записываю эти печальные размышления, то только для того, чтоб напомнить: спорт не дает гарантии чести, как это тщатся изобразить. Игра развязывает инстинкты с какой-то дьявольской неотвратимостью, тем более, когда попадает в нечистую сферу геополитики.

Суть здесь не в племенной специфике, даже и не в жестокости века, хотя прогресс поработал на славу, освободил нас от сантиментов. Тайна сия велика, разумеется, и заключена в нас самих. Давайте же наберемся мужества и признаемся в очевидной истине, что человек не звучит гордо. Люди – беспощадный народ, и вера в торжество добродетели не беспредельна, как всякая вера. Мы ведь все время хотим улучшить, усовершенствовать наших богов. Но отчего-то эти попытки приводят к обратному результату. И сколь ни смешны теперь моралисты – я с этого начал – однажды ты видишь, что от осмеянной морали остались обглоданные косточки, и страшно становится жить на свете.

Разноплеменным атеистам, как выяснилось, легче сойтись, нежели разноплеменным верующим. Религии разлучают смертных.

Самоутверждение так самоутверждение! Молодой писатель Тибо своим псевдонимом избирает – ни больше ни меньше – имя отечества. Читатель вздрогнул, но восхитился. Вскорости Анатоль Франс был у всех на устах. Оказался прав.

Достоевский писал о Сусловой: «ума она среднего… но все заливал стиль». То же можно было сказать и о Брик – Аполлинарии Маяковского. Бывает и разрушительный стиль.

Бог – это единственный пример Соответствия Воплощения Замыслу. Подобно тому как Человек, должно быть, идеальный пример несоответствия Замысла Воплощению.

Трагедия стала планетарной, и ирония стала провинциальной.

Трудно представить себе президентом человека с интеллигентной внешностью. Недаром написал я в «Лузгане»: «Стране нужна родная будка».

Диалог уралочки с литератором. «Уралочка: Она говорит мне: девушка, стойте. Я: Стою. Что скажете? Она: Я вас знаю. Вы – Алевтина. Я: Да. Алевтина. Что дальше? Она: Дальше то, Алевтина, что у нас с вами есть кое-что общее. Я: Вот так новость. Уже интересно. Она: Дальше будет еще интересней. У этого «кое-что» есть имя. Я: Какое же имя? Она: Вова Марченко. Я: Вы не Света Губанова? Она: Света. Он рассказывал обо мне? Я: Рассказывал. Значит, я была после. Она: Но он и про вас рассказывал. Значит, я была до и после вас. Я: Привет. Значит, я была в промежутке? Она: Выходит, что в промежутке. Ничего удивительного. В его духе». Такой замечательный разговор. Между прочим, симпатичная девушка. Мы обменялись с ней телефонами.

Литератор: Ваш рассказ мне чрезвычайно понравился. Просто художественное произведение.

Уралочка: Да что вы? Никогда б не подумала.

Литератор: Во-первых, энергия, лапидарность, чисто художническое стремление к минимизации всяких связок. Никаких «я сказала, она сказала» – просто и коротко: «я, она». Но это относится к форме, к стилю. Художественна и суть диалога, его содержательный элемент. В нем есть терпимость, есть широта, непосредственное приятие жизни с ее несомненными противоречиями, воплощенными в образе Вовы Марченко. Нет их опрощения, есть лишь одно гуманистическое примирение со всеми житейскими несообразностями. Такая естественная человечность, лежащая в диалоге двух девушек, делает его безусловным произведением искусства.

Уралочка: Надо же! Кто другой бы сказал, я бы ни за что не поверила. Прямо тащусь от ваших слов».

Современный писательский диалог. «Рад за вас: за один год – две книги. – Да. Меня хорошо раскрутили». 1998-й на дворе!

И сквозь магический кристалл еще неясно различимое обозначилось колдовское слово «проект».

Какие-то выжившие из ума монархисты уже поносят несчастного Р., столько возделывавшего роялистскую ниву, зовут его чуть ли не цареубийцей. Бедный Йорик! Вот чем оборачивается это вращение под прожекторами, неодолимая страсть к пиротехнике, вначале невинная и простодушная. Кой черт понес его на эти галеры, зачем ему этот danse macabre? Вместо восторгов и благодарности – оскал фанатизма, вражды, ксенофобии. Когда вокруг могил затевается бездарный политический цирк, надо бы соблюдать дистанцию. Погребение – это акт примирения? Не могут и не хотят понять, что этот пепел огнеопасен, что здесь, на этой безумной земле, потребность в войне всегда неизбывней, всегда неотступней потребности в мире.

В жизни каждого человека, но в