Правило 24 секунд - Юля Артеева

брату в голову. Ангельским тоном толкаю вдогонку:

– Доброе утро, Фимочка.

– Гордей, какая же ты с-с-с-скотина!

Эту свистящую «с» Ефим тянет очень долго и, как обычно, переобувается в воздухе, натолкнувшись на предупреждающий взгляд нашей матери.

– Умница, сыночек.

– Литературное вообще-то слово хотел сказать, – ворчит брат.

– Ну охренеть ты литератор, – я срываюсь на откровенный ржач.

– Гордый, я тебе в личку таких эпитетов сейчас накидаю, ошалеешь.

Запускаю руку в волосы и тяну:

– Режим ожидания активирован, Фим.

Мама со стуком ставит на стол кружку и одергивает:

– Ну-ка, ша!

Мы послушно притихаем. Переглядываемся с Ефимом, как всегда, улавливая мысли друг друга. Договариваемся стопорнуть шутливую перепалку.

Мама обводит нас ироничным взглядом и сообщает саркастически:

– Ну просто мальчики-зайчики, такое раскаяние в глазах. Почти искреннее. Гордей, вареные яйца и салат положить или справишься?

– Справлюсь.

– Хорошо, я побежала.

– А че так рано? – тянусь к миске с салатом, но она шлепает меня по руке.

– Вечером уйти надо раньше. Иди умойся, Дюш.

Она отпивает чай из большой кружки и выуживает из кармана брюк телефон. Зажимает его между плечом и ухом, пока достает для меня тарелку. Говорит в динамик сосредоточенно:

– Да? Ничего страшного. Давайте там, хорошо. Гордей точно сегодня не нужен?

По ходу беседы и по тому, как меняется голос и выражение лица, понимаю, с кем разговаривает, и мрачнею. Смотрю на брата, который отвечает мне таким же тяжелым взглядом.

Мама тем временем прощается, убирает телефон и закрывает лицо ладонью. Глядя на ее сгорбленные плечи, испытываю острое чувство вины. Не за то, что было, а за то, что так ее расстроил. Она опирается о столешницу руками и низко склоняет голову. Глухо говорит:

– Господи, отец в гробу просто волчком вертится.

Это замечание просто подрывает меня. Чувствую, как грудная клетка каменеет, и глаза непроизвольно сужаются.

– Не вертится, – замечаю цинично, – от него там уже ничего не осталось.

Ефим накрывает:

– Скелет остался. Но вряд ли он сможет перевернуться, даже если сильно нами недоволен.

Мама поднимает голову и награждает нас неодобрительным взглядом. Поначалу нам неслабо прилетало за такие разговоры. А потом какой-то долбанный психолог сказал ей, что это защитная реакция, и она перестала с нами ругаться, только смотрит вот так.

– Адвокат звонил? – спрашиваю.

– Да, – мама наливает себе воды в стакан, выпивает целиком и добавляет с невеселой усмешкой, – вы бы так отца подвели, у него бы такие проблемы из-за вас были.

Сжав зубы, тяжело сглатываю. Взгляд заволакивает пеленой гнева, и я чувствую, как стремительно утрачиваю контроль над собой. Только открываю рот, но брат успевает раньше.

Говорит с вызовом:

– Да, мам, повезло, что папа умер и больше в структуре не работает, верно?

Ефим кладет ладонь мне на грудь и легко толкает в направлении коридора. Произносит тихо:

– Иди умойся, Гордый.

На первом толчке еще сопротивляюсь, на втором, более ощутимом, разворачиваюсь и ухожу в ванную.

Чищу зубы, вынимаю кольца из ушей и носа, протираю антисептиком и возвращаю обратно. Уложив волосы, наконец выхожу.

На кухне пусто, но мама сидит у входной двери на мягком пуфике. Опустив сцепленные ладони между коленей, смотрит на меня мягко. Говорит:

– Извини. Я просто нервничаю.

– Мы все нервничаем.

– Все будет хорошо, Дюш.

– Знаю.

Тогда она вздыхает, ободряюще мне улыбается и жестом подзывает к себе. Подхожу, чтобы получить от нее поцелуй в щеку.

– Ну пока. Ефим, я ушла! – кричит в глубину квартиры, берет свою сумку и идет к выходу.

Но в дверях сталкивается с Алисой и Боссом. Все втроем бестолково мельтешат, пытаясь обойти друг друга.

– Стоять! – наконец командует мама, и замирает не только ротвейлер, но и сестра.

А она смеется, наклоняется, чтобы скинуть с ноги петлю поводка, и говорит:

– Так. Я тучи развела руками. Пока, дочки-сыночки-собачки.

– Гуляй, Босс, – говорит Алиса собаке, которая так и стоит неподвижно, – о, кто поднялся, привет.

– Привет.

– Помоешь ему лапы?

– Не, это без меня. Позови нашего чистюлю.

– Ефим! – повышает голос сестра. – Помой собаку!

Я сажусь есть и залипаю в телефоне на новом выпуске спортивного шоу. Краем уха слушаю, как Фим и Алиса вяло переругиваются о чем-то.

Включаюсь только в момент, когда сестра говорит, имея в виду Босса:

– Вечером он ваш.

Интересуюсь:

– С хрена ли? Сегодня твой день.

– Тебе жалко? Я на день рождения иду.

– К кому? – поднимаю глаза от телефона.

Брат подключается:

– И куда? Поздно вернешься?

Алиса тяжело вздыхает, заканчивает красить губы яркой помадой, глядя в зеркало. Потом закидывает тюбик в необъяснимо маленькую сумочку. Поворачивается к нам и говорит:

– К Леле. У нас тур по барам. Останусь на ночь у нее.

Смотрю, как Ефим проверяет ее сумку и спрашивает:

– «Перец» где?

– Вон два моих самых жгучих перца.

Встаю со своего места и подхожу к ним. Произношу строго:

– Алис.

– Да блин, вот он! Видите! В кармашке.

– В каком кармашке, на хрен, ты как его оттуда доставать собралась?

Алиса закатывает глаза, потом дважды звонко чмокает воздух и машет на прощание:

– Это я раньше родилась, а не вы. Вы бы такими рассудительными были, когда я вас из отделения забирала чаще, чем из школы.

Хмыкаю, качнув головой. Рассудительными мы никогда не были, а вот тревожными стали шесть лет назад.

Достаю телефон из кармана треников и вижу наконец то, чего так ждал. Сообщение от Маши. Ощущение такое, как будто все внутри горячим медом облили. Печет, но так сладко.

Привет. Я подумала, давай я просто сделаю для тебя работы по списку, а ты их сдашь.

Нет, рыжик. Во мне проснулась ужасная тяга к знаниям.

Умираю, как хочу, чтобы ты меня учила.

Блокирую экран и иду одеваться. Кажется, Рыжая бестия испугалась и собралась соскочить. Но счетчик в голове уже мотает привычные двадцать четыре секунды.

Глава 11

Гордей

Сегодня мы с Ефимом снова в одинаковом. Широкие черные джинсы, простые белые футболки и в несколько рядов чокеры из разноцветных бусин, среди которых вплетены нецензурные слова. Вообще это просто прием, чтобы смутить окружающих, которые видят нас в первый раз. Так-то мы обычно свой гардероб не сверяем. А носили одно и то же только в детстве, потому что из-за разных футболок начинали скандал и потасовку.

Близкие отличают нас без проблем, иногда даже со спины. Маме, Алисе, тренеру и парням из команды мы совсем не кажемся одинаковыми.

Забавно, но мне думается, что и Гордеева уже смутно уловила отличие. На меня она смотрит иначе, даже когда мы