Романолуние - Анна Кимова

она за выходные даже ни разу ему не позвонила. Не смогла бы разговаривать, потому что как только услышала бы родной голос, тут же разрыдалась бы. А он бы забеспокоился, чего доброго, еще приехал бы. И так еле за выходные собрала себя по кускам, так если бы еще и папа нарисовался, совсем страшно себя жалко бы стало. И тогда к утру бы точно не успокоилась. А так вроде ничего, сойдет. Будто ничего и не случилось. Стол, компьютер, Роман Сергеевич. Стол – с мраморной поверхностью, компьютер – последней модели, Роман Сергеевич – тоже. Хотя нет, таких моделей не производят. Он единственный на планете. Красивый, безжалостный, недостижимый. И хорошо. Так всё останется еще на две недели. А потом Даша уйдет, и он примет на работу следующую секретаршу. И всё у него начнется заново. А у Даши уже кончилось. И хорошо. Хоть какая-то определенность в жизни.

Решила всё же позвонить папе. Нельзя так с ним. Он не виноват в том, что у нее вдруг вся жизнь сломалась. И знать ему об этом – лишнее. Но надо успокоить единственного в целом мире родного человека.

Нашла узенький коридорчик – давно присмотрела. Там в конце – в тупике, возле технички – узкое окно от потолка до пола. Даша всегда любила окна в полный рост. Из него вид на Москву. Туда, в горизонт, в бесконечную жестокость бытия.

Набрала номер. Взглянула на небо. Оно пёстрое, красивое. И не подумаешь, что на кого-то вроде нее может навевать такую тоску. Папин голос. Он раздражен. Волнуется.

Стала оправдываться. Хотя… Как тут оправдаться можно? Что́, у нее не было ни одной свободной минуты за все выходны́е? Бред. Он понимает. Она понимает. Но оба делают вид. Потому что понимают друг друга. И знают. И любят. Так бывает только, когда есть любовь.

Вдруг тепло за спиной. Резко обернулась. Оторвала телефон от уха, вызов сбросила. Он. Близко. Сантиметров пятнадцать между ними. Сердце тук-стук, тук-стук… Ну как так? Почему каждый раз непослушное? Выдает ее с головой. Что она любит его безумно и ничего поделать с собой не может. А он видит – и топчет, наслаждается. В какую немыслимую дуру превратилась?

Отодвинула. Хотела между ним и стенкой просочиться. Схватил за запястье. Господи, как одно прикосновение жжёт! Ладонь – тёплая, а от тела пахнет всё также. Будто по лесу гулял всё утро, а не переговоры переговаривал.

Сглотнула. В шее пульсирует, в горло отдаёт. Голос бы послушался… Твёрдости в тон напустила. Вроде естественно вышло. Попросила отпустить. Шёпот на ухо. Боже, как же он это делает? Одной фразой пустые надежды воскрешает. Будто она ему всё еще интересна. Мурашки. Сейчас себя окончательно выдаст.

Не успела. Отпустил. Вышел. Дождался. Вспомнил, что она секретарша, главная обязанность – это кофе. Что ж, так и есть. Кофе так кофе. Прошла за ним. Приготовила. Отнесла. С ним в дверях разминулась. К столу вернулась. Замерла на секунду, не дойдя пары метров: на крае ее стола сидит. Смотрит. Как всегда. Как тогда. И тогда. И тогда. Что в глазах? И какого же они всё-таки цвета? До сих пор так и не поняла. Будь, что будет. Всё равно, если падать, то только с ним…

Но сегодняшнее падение с Романом стало еще одной точкой на прямой, обрушивающей ее вниз. Еще вчера Даше казалось, что падать ниже было уже некуда. Но оказалось, что это только казалось.

Механическое. Без чувств. Она – тренажёр для разгрузки.

Усадил. Задрал. Сдернул.

Расстегнул. Вынул. Начал.

Бедра сжал. В глаза смотрит. Даша ничего не чувствует.

Схватил за́ волосы. Оттянул. Снова боль начала стекать вниз по мышцам…

Вдруг остановка. Неужели что-то забрезжилось? Звери в образе человека тоже иногда что-то улавливают?

Развернул спиной к стене. Впечатал.

Руки сковал своими. Ладони горячие.

Весь горит, а так не скажешь. Роботы ведь обычно холодные, металлические.

Продолжил. Теперь стало больно. Все мышцы заныли.

Отвернулась. Начала вырываться. Взял за плечи.

Потом за подбородок. К себе лицом развернул. Смотрит.

Непонимание в глазах. Действительно, что тут происходит? Он – мечта ее жизни. По виду и поведению Даши, конечно, догадался. Потому что сколько ее ни унижай, она всё равно придет на работу. Потому что Роман с ней может делать всё, что душа пожелает, а она подчинится и стерпит. Ведь у Дарьи Черновой в жизни осталась одна радость – побыть при нем хотя бы еще две недели. В любом качестве, ковриком, подстилкой, влажной салфеткой. А сегодня вот резиновой женщиной. И это, конечно, очень странно, что при этом она не кричит от восторга. Удивляет его этим очень. Вот и смотрит, никак вкурить не может, что происходит.

Точно, именно так всё и оказалось. «Ты же хочешь», говорит. «Не обманешь». И продолжает, настырно, как сваи забивает. В висок уперся, дышит, да что же ему так небезразличен ее висок? Может, это фетиш такая? Специализируется по вискам? На секунду показалось даже, что поцеловал. Будто чувствует что-то, призрак бесчувственный.

Замер. Стоит. В висок дышать продолжает. В плечи вцепился. Забыл, что надо отпустить. Даша ждет. Сколько нужно. Пять секунд, десять. Про себя считает, когда кончится эта мука. Полминуты. Всё тело болит, каждая мышца ноет. И плечи под его руками как будто сейчас разорвутся. Она терпит. Зубы сжала. Ждет, пока отпустит. Минута прошла. Хватку ослабил. Тут же выскользнула. Где здесь салфетки для салфетки? Роман ею подтерся, она – ими. Круговорот салфеток в здании СевМорНефти.

Ушел. Но тут же вернулся с салфетками. Напомнить ей, кто она всё же такая. Не стоило, она сама прекрасно помнит. Что же, пусть стоят, хлеба не просят.

Опять ему кофе. Сделала. Принесла. Огребла еще больше. «Пей таблетки» – говорит, резиновая кукла…

Как до дома? Когда? Во сколько? Ванна. Вода. Но как можно от такого отмыться? Та, кто стала шлюхой однажды, останется ею навсегда.

12. День шестнадцатый. Вторник, двадцатое декабря

Даша даже не может вспомнить, что там было утром. Одна суматоха. Один Рим у всех на устах. Это спасло. Помогло забыться.

День пролетел как минута. На Романа ни разу не взглянула, они были заняты разными делами. Он – из кабинета не вылезал, она не слезала с телефона. Из состояния забытья ее вывел щелчок дверного замка. Посмотрела на часы. Прислушалась. Тишина. Видимо, из кабинета Романа все давно ушли. Подняла глаза.

Смотрит. Как вчера. Понятно… Надолго о том, кто она есть, Роман