Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

пришла одна, без Луи. В день, когда он рассказал ей о смерти Акселя, она, как и планировала, уехала в Истад к матери, а затем решила и вовсе остаться там до самых похорон. Они не созванивались и не писали друг другу. Лишь на утро перед похоронами Йенни получила сообщение о том, что Луи не сможет приехать.

Войдя в церковь, первое, что Йенни заметила – гроб в центре, который стоял на серой, каменной подставке. Окруженный теплым мерцанием свеч, он был украшен пышными букетами, фиолетовыми атласными лентами. В трогательной цветочной ряби утопала фотография Акселя. Йенни сразу же узнала ее. Это была фотография, которую она сделала на Мидсоммар. Аксель на ней улыбался, румяный и блестящий от пота после танцев вокруг Майского шеста. Волосы его были убраны в смешной полураспустившийся хвостик, глаза горели ласковым, почти детским счастьем. В этом фото было заключено столько жизни и яркой, безграничной радости, что Йенни невольно задумалась о том, что не мог в гробу лежать Аксель со снимка. Это не мог быть ее милый, улыбчивый Аксель. Аксель, жизнь внутри которого когда-то взрывалась миллионами красок. Жизнь внутри которого была похожа на поле золотых одуванчиков.

Вскоре к ней подошел Лукас и, крепко обняв, показал, где оставить пальто и куда можно присесть. Он также объяснил, когда начнется служба и прежде, чем отправиться встречать очередного гостя, предупредил, где искать пастора на случай, если Йенни хотела бы поделиться какой-то историей об Акселе. Она не успела ничего сказать ему, только благодарно кивнула в ответ на слова о том, что Лукас еще обязательно к ней вернется. Пусть он и улыбался – учтиво, в меру ободряюще, – глаза его были красными, то ли от недосыпа, то ли оттого, что он недавно плакал.

Когда Лукас отошел, Йенни направилась прямиком к Кристин, которая сидела на деревянном стуле в первом ряду, в окружении Свена, своего второго мужа, который держал ее крепко за руку, и Флер, что убаюкивала полуторагодовалую дочь, расположившись по левую сторону от матери.

– Примите мои соболезнования, – сказала Йенни тихо, избегая смотреть кому-либо в глаза. Ей казалось, что все это было глупо и наигранно. Она понимала: слова сейчас неуместны. Слова не созданы для того, чтобы говорить о смерти. В особенности о смерти любимых. – Нам всем будет его очень… очень не хватать.

Кристин едва заметно кивнула, пусто и бесцельно таращась в сочащееся морской синевой окно. Глаза ее блестели лихорадочно, нездорово, но она не плакала. Йенни вздрогнула от мысли о том, как постарела за эти годы Кристин, как иссохло, сморщилось ее некогда красивое лицо. Хотя они и были с Исабель ровесницами, Йенни казалось, ее мама могла бы теперь запросто сойти за дочь Кристин.

– Спасибо, – ответили почти в унисон Свен и Флер.

Йенни поджала губы и, коротко кивнув, отошла к своему месту.

Вскоре началась процессия. В перерывах между чтением псалмов Йенни часто глядела в сторону Свена и думала, видел ли он когда-то Акселя? Разговаривал ли с ним хоть раз? Или впервые увидел своего новообретенного сына мертвым, в морозильнике местного морга? Увидел не жизнерадостного паренька с фото, но обезличенное, обезображенное смертью тело. И если так, думала она, мог ли Свен любить его? Мог ли знать, каким человеком был Аксель? Достаточно ли было этих знаний, чтобы испытывать к нему отцовскую нежность? Достаточно ли их было, чтобы сегодня скорбеть о нем, тосковать так, как тосковали те, кто любил его при жизни?

Когда служба закончилась, Лукас, как и обещал, снова подошел к Йенни. Обменявшись любезностями, они молча стояли, глядя на то, как выносят из часовни гроб. Тогда Лукас неожиданно произнес:

– Я рад, что Робби не дожил до этого дня. Он бы этого не перенес. Он слишком любил его.

Призадумавшись, Йенни прошептала:

– Робби бы, наверное, этого не допустил… Он его слишком любил.

* * *

После похорон все направились на кофе к Экландам. Дом почти не поменялся с тех пор, как Йенни видела его в последний раз. По-прежнему выглядел как картинка из каталога «Икеи». По-прежнему для завершения не хватало лишь счастливой семьи.

Йенни простояла в гостиной, где вполголоса перешептывались гости, совсем недолго. Она отказалась от кофе и булочек, любезно предложенных Свеном, и скоро вышла в коридор. Немного колеблясь, Йенни направилась в сторону комнаты Акселя. Перед самой дверью она остановилась, облизнула нервно сухие губы. Йенни не знала, была ли она готова к тому, чтобы спустя столько лет снова переступить порог этой спальни. Не знала, остались ли в ней силы на то, чтобы выстоять перед лицом собственной памяти, выдержать свирепую яркость того, что перед ней предстанет в той осиротевшей, ничей спальне. Простояв на месте около минуты, она осторожно нажала на ручку – та мучительно скрипнула, – и дверь тихо распахнулась. Войдя в комнату, Йенни попятилась на несколько шагов.

Здесь все было как прежде. Только спальня пахла той особенной горечью пустоты и заброшенности, какой полнится обычно любое помещение, в котором когда-то жили люди, а после оставили, позабыли о нем. Казалось, будто комната все еще ждала, что Аксель вернется, наполнит ее холодные стены жизнью. Тихая, печально дрожащая в ржавых солнечных лучах, она не знала, что ее хозяина больше нет в живых. Что он уже не вернется. Йенни завидовала бессознательности неодушевленного. Она бы все отдала, лишь бы не понимать, что это такое – человек, который не вернется.

Йенни прошла к постели и, тяжело плюхнувшись на нее, провела ладонью по пыльному покрывалу. Она чувствовала, как проваливается в воспоминания: яркие, живые, они стояли перед глазами, горели под опухшими от слез веками. Йенни медленно, слово боясь лишний раз двигаться от сковавшей ее боли, легла на кровать, осторожно подтянула к груди колени.

Она помнила, как часто засыпала в этой кровати, оставшись на ночь у Акселя, как всегда побеждала в борьбе за одеяло, ибо он каждый раз ей поддавался. Она помнила, как они беззвучно занимались любовью, чтобы их не слышала Кристин; помнила, как смотрели сериалы до рассвета, поедая приготовленный Акселем «чили кон карне». Помнила, как могли часами обниматься на этой кровати и слушать музыку. Но также она помнила, как будила Акселя от кошмаров, как отвоевывала его у фантомов прошлого. В такие ночи он лежал, неподвижно глядя в потолок, потерянный где-то между сном и реальностью. И тишина расходилась в клочья из-за его тяжелых вздохов, частых сиплых стонов. Йенни помнила, как смотрела на его серебрящееся, покрытое бисеринами пота лицо, и ей казалось,