Как я выступала в опере - Екатерина Поспелова

поэзия Чайковскому мешала. Ну, все помнят: «Забыть так скоро, как колыхалась тихо штора, в ночную пору, Боже мой» и т. д. (действительно, ужасное предательство: про эту штору – забыть…).

Но музыка у Петра Ильича потом все обволакивала и компенсировала.

На это и был Бибин расчет.

Его, конечно же, сразу спросили, не пришлось ждать падающего меча долго.

– Зубков, пожалуйста!

– Я, э, ноты забыл, – сказал Биба, но это не отмазка была, а желание объяснить, почему наизусть поет.

– Зубков, тут все с нотами. Попросите у кого-нибудь. Какой романс вы разучили?

– Я, э… его в советском издании нет, а Юргенсона в библиотеке не дают!

– Так, садитесь, Зубков, два! Что вы, как маленький в самом деле?

– Постойте, я спою и сыграю. Наизусть!

– Задано было по нотам, но, пожалуйста, играйте! Как называется романс?

– «Хотел тебе сказать»…

– Что-то не знаю такого. Может быть, «Хотел бы в единое слово»?..

– Нет, – настаивал Биба, уже спокойный и волевой, – именно «Хотел тебе сказать»!

– Играйте, прошу вас!

Биба сел, и в совершеннейшем чайковском стиле, с длинным фортепианным проигрышем, в сложной многобемольной тональности, с перехлестами рук, с обилием модуляций и парой десятков тактов в заключении артистично сыграл собственный романс Чайковского. Даже сам, пока пел, растрогался, так что очки запотели, и на высокой ноте от волнения дал петуха.

Отличница-зубрилка открыла рот, Петя, знавший все, возликовал от восторга, а педагогиня была озадачена.

Поставила четверку: все-таки задание было – петь по нотам.

Текст романса я помню отлично. (Письмо Татьяны предо мною.)

Вот он:

I

Хотел тебе сказать

Слова любви,

Но где теперь они?

Прошли веселья дни —

Мне лучше помолчать…

II

Хотел тебе сказать,

Мол, как прекрасна ты,

Но, как осенние цветы,

Увяли прежние мечты —

Мне лучше помолчать!

Как мы ели устрицы

Как-то раз, давно, лет двадцать пять назад, были мы с компанией в Париже.

Спрашиваю друзей:

– Кто-нибудь вкушал устриц?

– Нет, – говорят, – ни разу не вкушали.

Решили мы отправиться в город и вкусить. Или выкусить, как оказалось потом.

Потому что не придумали ничего умнее, как пойти за ними в богемный Латинский квартал на улицу Сент-Андре дез-Ар. Там на каждом шагу было несметное число кабачков, но все такого разряда – как раз для студенческой голытьбы вроде нас.

Заняли очередь на улице, потому что набито везде было – полна жопа огурцов.

Выходит сам хозяин, весь в мыле, и кричит:

– Вам чего? Вас сколько? Ждать будете?

А я до этого в словаре посмотрела, как будет «устрицы» по-французски и кричу сквозь пение уличных музыкантов, стук барабанов и клики толпы:

– Уитр! Уитр! (huître).

Но из-за шума мое прекрасное грассированное «Р» на конце до хозяина не долетело, и он решил, что я кричу «Уит» (huit), то есть, что, мол, восемь нас (хотя было пятеро).

Вот он разгреб толпу там, у себя внутри кабачка, выпроводил каких-то уже совсем никаких, чтоб нас восьмерых посадить, выглядывает и кричит:

– Уит! Уит! – и рукой манит.

Мы заходим: два диванчика. Накурено, дым коромыслом.

Хозяин говорит:

– Так чего заказывать будете?

А я:

– Уитр! Уитр!

А он:

– Да я понял, что вас восемь, а чего, типо, жрать-то будете?

А я:

– Уитр! Уитр!

Тут он понял и закричал:

– Оляля! Хахаха!

Потом он нам объяснил, куда, в какие толстопузые и элегантные кварталы надо идти, чтоб вкусить «уитр».

Но мы уже так устали ждать, что согласились на гамбургеры и пиво.

Глеб Геннадьич выходит в астрал

Хороших родителей важно слушаться в детстве. А в юности – не слушаться.

Родители устроили нам с первым мужем поездку в Париж в лето после свадьбы. Все оформили, купили билеты, отстояли очередь за валютой где-то на улице Правды (по шестьдесят семь рублей доллар) и сговорились, где будем жить. У нас в Париже жила старенькая вдова моего троюродного белоэмигрантского дедушки, польская еврейка из Лодзи, уехавшая еще задолго до войны от польского антисемитизма. Сам дедушка работал всю жизнь маляром на каком-то предприятии у богатого еврея. Тот уехал в Америку от немцев и на время войны поручил свой чудесный дом дедушке, а потом – так и просто подарил, за то, что дедушка сберег его какие-то дела.

Вот туда-то мы и должны были попасть через сколько-то там часов в поезде. Но не тут-то было!

Как только растроганные лица всех родителей (а они очень подружились) уплыли с синими платочками налево, появился какой-то обязательный демон-искуситель и рассказал нам, что мы можем выходить, где нам заблагорассудится, компостируя билет, а потом, по этому же билету, продолжать поездку.

«Уууу!» – сказали мы и стали строить планы.

В результате мы сошли уже в Варшаве и провели два дня у знакомых в частном доме. Дядя Анжей был антифашист и когда-то бежал по канализационному коллектору во времена Варшавского восстания (про это есть фильм у Вайды). Тетя Анна работала архитектором, как и муж, а с сыном Янеком мы тусили напропалую, удивляясь, как это он говорит продавцу хот-догов: «Подюжее» – про кетчуп: это так свободно выглядело, по-европейски.

Потом мы сели в электричку и с пьяными поляками, в разговорах, доехали до Берлина, где жил знакомый отца мужа, профессор-славист. С первого взгляда он был просто душка, сгреб меня в охапку, как родную дочь, но на второй день оказался страшный гад: шестнадцать раз мне поставил на вид, что я не завинтила тюбик с пастой, переставила какие-то баночки, пережарила бекон и что-то еще. К тому же за завтраком он, чавкая, объявил, что Аверинцев – дутая величина (по сравнению, наверное, с ним), и, как говорил потом другой мой муж, «не обошлось без каденции про жидов».

Когда его соседка, совершенно простая фрау, не славист, принесла ему ключики перед отъездом в отпуск, он ей что-то долго быстро говорил, хохоча и показывая на нас (по-моему, на тему, лучше ли татар незваные гости), потому что фрау вдруг просто и радушно предложила нам ехать с ними на машине в отпуск. Наш хозяин был в восторге, а мы – в еще большем!

И вот мы оказались уже не по пути следования поезда, а за много-много километров «левее», в очаровательном домике, утопающем в цветах, среди коров, оленей, где-то под городом Росток. Там нам выдали велосипеды, и мы уезжали на весь день, позавтракав йогуртами (не как у нас в Москве, а такими пол-литровыми, с огромными