Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

рожать хорошеньких узкоглазеньких китайчат. Китайцы не были религиозны, им было все равно, и просветившиеся уже к тому времени русские мамаши снова понесли младенцев к отцу Петру.

Отец Петр никого не осуждал. Хоть и молодой, и ревностный, он, по-видимому, прекрасно понимал всю необычность демографической ситуации в России, и безнадежное отсутствие мужского пола являлось в его глазах достаточным извинением блудного греха матерей крещаемых им младенцев.

Русские детки исправно рождались только у самой матушки Таисии.

Татьяна первой леди ходила по селу и с завистью поглядывала на крестьянские дворы, в которых гордо реяли вывешенные на всеобщее обозрение детские пеленки. На нее вдруг напала жажда нереализованного материнства. Единственный ее сын Ленька рос поначалу у деда с бабкой, а лет с шестнадцати стал и вообще уходить из дома и вести самостоятельный в сексуальном смысле образ жизни. (Татьяна прекрасно помнила то время, когда они с матерью тогдашней Ленькиной подружки сумками таскали великовозрастным деткам продукты, чтобы детки спокойно и без помех могли заниматься сексом сколько влезет, отвлекаясь от более опасных соблазнов.) И вот теперь, понимая всю невозможность беременности и в силу возраста, а главное, с одной удаленной, другой перевязанной трубой, она очень старалась с греком, надеясь, как ни странно, на чудо. Чуда, естественно, не происходило. (В конце концов, она не Авраамова Сарра, да у Сарры и с трубами было все в порядке.) И в отсутствии новых детей и внуков Татьяна довольствовалась занятиями английским в яслях, уже построенных сердобольным греком, замахнувшимся в ближайшем будущем заложить школу.

О небывалом демографическом взрыве в загибавшейся русской глубинке прознали наконец падкие на сенсации СМИ и зачастили в вернувшее свое название «Святой Крест» село. Не оставили без внимания сей выдающийся факт и местные власти, обрадованные возможностью доложить в центр о своих фантастических достижениях по подъему того и сего, не вложив в этот подъем ни копейки бюджетных денег.

В конце концов сообразили наградить грека грамотой и даже выдвинуть его в местные депутаты. В депутаты его все же не приняли по причине двойного гражданства (как раз вышел запретительный указ), но всячески превознесли в прессе, так что он сделался даже своего рода знаменитостью и к нему стали приезжать из других регионов перенимать опыт. Слава его росла и после показа по Центральному ТВ достигла федерального масштаба. Предприимчивый грек на волне успеха построил в селе маленькую гостиницу и ресторан. Договорился с тверским туристическим агентством, и теперь в их дивной красоты село стали специально завозить иностранных и своих туристов, демонстрируя им удачный опыт восстановления исторических корней с одновременным демографическим расцветом.

Туристов кормили таджикской, китайской и греческой кухней на выбор. Тех же, кто желал отведать туземной пищи, отводили на двор к бабе Нюре. Та доставала из русской печи чугунок постных щей и картошку в мундире; видавшие виды гурманы после говорили греку, что отродясь ничего вкуснее в своей жизни не едали, так что впоследствии грек пожизненно обеспечил бабу Нюру бесплатной капустой с картошкой в виде социальной помощи за рекламу своего доходного предприятия.

В особенности же и начальство, и гостей умиляла толерантность мирно пасущихся народностей на отдельно взятом пятачке Тверской губернии. Никаких конфликтов на почве национальной или религиозной нетерпимости не наблюдалось. Пиком толерантности явилась постройка в селе мечети после того, как в село переехали на постоянное жительство два ингушских семейства и одно чеченское.

Правда, грек, помня о завоевании турками в тысяча четыреста пятьдесят третьем году Византии со всеми вытекавшими оттуда последствиями как для самой Византии вообще, так и для греков в частности, денег на строительство мечети в родном селе не дал, посоветовав строить на свои: чай не бедные. Они и построили, попросив денег у самого своего высокого республиканского начальства, а те, в свою очередь, у самого высокого федерального, так что денежки в результате все равно выложил простой российский налогоплательщик, но – не суть.

Мечеть строили те же таджики рядом с Крестовоздвиженским собором. Отец Петр пробовал протестовать, но имидж толерантного села заставил и его смириться с суровой действительностью. В конце концов в Святой Земле еще и не такое соседство можно увидеть! И вот теперь каждую пятницу местный мулла завывал на всю округу: «Ал-ла-а-а», отчего каждый раз отец Петр вздрагивал во сне, а матушка Таисия вздыхала и крестилась.

По субботам же и воскресеньям услаждал слух святокрестцев малиновый звон колоколов теперь уже полностью отреставрированного и расписанного софринскими мастерами собора.

Для полной гармонии не хватало только синагоги. И вот в разбогатевшем под умелым руководством грека селе появился некто Владимир Ильич Дроздов, молодой, лет сорока, рыжий господин приятной наружности. Собрав все многонациональное народонаселение в новом клубе, он торжественно объявил об открытии в их селе филиала русско-израильского банка. Это известие показалось народу интересным, и Владимира Ильича проводили овацией. Ему выделили пятнадцать соток для ПМЖ, намекая на возможность строительства синагоги, буде Владимир Ильич с семьей и родственниками пожелают у них остаться.

Владимир Ильич пятнадцать соток на всякий случай взял, при этом твердо заявив, что он и так уже разрывается на четыре дома между Москвой, Тель-Авивом, Лондоном и Нью-Йорком, так что их село ну никак не вписывается в траекторию его полетов.

На это ему скромно возразили, что их село уже поменяло свой статус и называется теперь вовсе не село, но городское поселение. Что известные всем москвичи с бешеной скоростью скупают окрестные деревни и вообще всё подряд, так что через десяток лет на этом самом недавно гиблом месте возникнет престижнейший город-сад с современной инфраструктурой и экологией и, что самое интересное, абсолютно без пробок.

Владимир Ильич почесал затылок и перекупил у грека еще пару сотен гектаров. После чего, собрав у населения деньги под известные всем проценты и выдав ему соответствующие расписки, укатил в Лондон на саммит со знакомыми олигархами.

На саммите он сообщил знакомым олигархам о необычайной финансовой привлекательности городского поселения с несколько непереводимым названием, но вполне толерантного к общеевропейским ценностям. Он долго расписывал местные красоты. «Ну совершеннейшая Швейцария, немножко только дороги подправить!» – заливался соловьем Владимир Ильич.

Олигархи скучали. Швейцария у них уже была.

– А не-не-не-нефть, нефть, нефть там есть? – скороговоркой произнес самый вертлявый, похожий на черта, но, разумеется, без рогов и копыт, чернявый, с большими залысинами господин.

Владимир Ильич задумался. Он пообещал сегодня же связаться с местными властями в лице грека и выяснить все из первых уст. Грек про нефть ничего не знал, и лондонские олигархи окончательно остыли к идее Владимира Ильича осваивать