Туманный урок - Ила Сафа

Почти все, узнав, что я из школы, делали глубокий выдох, который я отчётливо слышала в трубку. В ответ на мои вежливые и зачастую приуменьшенные претензии и просьбу провести беседу о важности занятий они занимали позицию осуждения и наказания. Никто даже не пытался встать на сторону своего ребёнка. Причём я не ждала оправданий или защиты. Я желала, чтобы отец или мать задумались о возможных причинах проблемы, подумали, что они, как семья, могут сделать.

Одно присутствие фрау Бергманн значительно разрядило обстановку, накалившуюся до предела.

– Что тут происходит? – строго и громко спросила она, обращаясь к Элиасу и двум его друзьям.

– Он первый начал, – Юсуф показал на Кристиана, которого я всё ещё держала за руки.

Удостоверившись, что парень больше никуда не рвётся, я попыталась повернуть его к себе лицом. Делая это, попросила пришедшую мне на помощь учительницу увести его в другой кабинет и присмотреть. Единственное, что я могла понимать в тот момент, – это то, что Кристиана надо на время изолировать, дать ему возможность успокоиться. Находясь в туннеле эмоций, он не воспринимал внешнюю информацию.

В классе образовалась абсолютная тишина. Буря стихла, и создалось ощущение, что время остановилось. Я села за учительский стол, больше не ощущала ничего. Шок прошёл, обострённая тревога исчезла. Грозовая туча больше никому не угрожала. Я подавляла остаточный страх, который рвался наружу, заставляла разум перестать дорисовывать альтернативный финал ситуации, приказывала рукам не трястись. «Потом. Всё потом. Не при детях». До конца урока оставалось ещё тридцать девять минут.

– Кто-то хочет что-то сказать? – спросила я, осматривая каждого. Ответа не последовало. – Тогда начинайте делать задания, которые я раздала. Если возникнут вопросы, поднимайте руку, я подойду.

Шуршание бумаги означало, что все принялись за упражнения. Даже галёрка.

Я подошла к первому перевёрнутому стулу, поставила его за парту, где ещё минут пять назад сидел Кристиан. Путь ко второму стулу освободился, его я отнесла в конец ряда и поставила у последней парты. Потом взяла карандаш и пошла по рядам, останавливаясь у каждого ученика. Я смотрела на вставленные в пропуски слова. Если находила ошибку, то помечала её на полях. Возможно, пропускала недочёты или исправляла верные ответы…

Примерно через двадцать минут фрау Бергманн вернулась с Кристианом. Она проводила его до места и снова ушла, теперь уже с троицей с галёрки.

Занятие подошло к концу. Ученики разошлись, а мы с фрау Бергманн сели за парты. Она расспросила меня об инциденте, потом по большому секрету поведала о разговоре с Кристианом. Уйдя в другой класс, он, захлёбываясь слезами, всё повторял, что больше не хочет жить.

Фрау Бергманн ушла, а я ещё минут десять сидела, уставившись в одну точку. Потом снова запретила себе давать волю чувствам. Запрет продлился до момента, когда вечером вышла из детской. Прочитав сказку на ночь, пожелала дочкам спокойной ночи. Только закрыла за собой дверь, как вырвались слёзы, ещё и с такой силой, что казалось, не прекратятся никогда. С этого дня у меня началась бессонница.

Я знала, что по протоколу будет разбор полётов. Мне придётся в докладной записке описать инцидент, поговорить с фрау Харт и с директором школы. Знала, что придётся пообщаться со школьным психологом о Кристиане. Задирам грозили вызов родителей и письмо о грубом нарушении дисциплины. Возможно, кто-то из троих уже получал первое предупреждение, тогда оставалось готовиться к исключению. Родителей Кристиана ждал разговор. Самого юношу направят к психологу. Я знала, что с классом проведут поучительную беседу, что так делать нельзя, и что через пару дней все забудут про инцидент. Но я одна навсегда сохранила в сердце образ пятнадцатилетнего юноши, чьё сердце вырывалось из груди, словно птица, стремящаяся уйти от жестокости этого мира к открытому, наполненному светом окну.

На собеседование я пришла абсолютно спокойная. Понимала, что являюсь достойным кандидатом, но что-то крепко вцепилось в мою самооценку и тянуло её всё ниже и ниже. Проблема касалась не только ситуаций, связанных с поиском работы. Когда я хотела записаться к местному окулисту, мне сказали, что новых пациентов не берут. С гинекологом та же история. Записаться на стрижку смогла лишь через месяц, а косметолог в нашей деревне и подавно не водился. При любой светской беседе спрашивали, откуда я родом. Услышав ответ, любопытствующие реагировали одинаково – на их лицах читалось: «Лучше с ней не связываться». Разговор заканчивался быстро. Мои попытки пристроить себя в новую реальность каждый раз разбивались о местный колорит. В большинстве случаев я объясняла их реакции моим происхождением. В итоге просила мужа позвонить и записать меня к врачу или в парикмахерскую. Думала, что отказывали мне, услышав русский акцент.

В двухэтажном жёлтом здании я сидела напротив двух бионемок. Био – это как коренные москвичи. Исчезающий вид. Они скептически рассматривали мой деловой стиль одежды, непривычный для них.

Строгий дресс-код в воспитательных и учебных заведениях Германии в принципе отсутствует. Ещё со времён детсада я пребывала в культурном недоумении от внешнего вида некоторых воспитателей. У одной девушки, видимо недавно окончившей обучение, каждый открытый участок тела покрывали татуировки. Причём на одном плече красовался чёрный череп в ярко-красных розах, а на другом – крупная чёрная змея с раздвоенным красным языком. Круглое и довольно симпатичное лицо её казалось находкой для металлоискателей. Когда мы поговорили, я поняла, что и на языке тоже был пирсинг. Классические предметы гардероба отсутствовали, а вот джинса и кожа даже в жаркие летние дни не менялись на хлопок. Сейчас таким стилем не удивить, но среди детей этот образ я увидела впервые. Учителя свободно ходят в кедах, джинсах, футболках. Встречаются и те, кто предпочитает классический стиль одежды. Таким образом, строгих рамок для выбора гардероба нет. Это мне пришлось по душе. Главное – не заходить слишком далеко в дремучий лес самовыражения.

Разговор проходил довольно приятно, хотя я заметила, что моё резюме просмотрели весьма поверхностно. Попросили рассказать всю биографию.

Тогда я ещё не понимала, что у будущей руководительницы наметились большие планы. Фрау Харт и фрау Вайс собеседовали меня и то и дело переглядывались между собой. Как позже выяснилось, на такую должность обычно приходят без педагогического образования. Максимум – помощник воспитателя в детском саду, и то это большая редкость. Найти ценного кадра, пусть и русскую, – большая удача. Ещё и повод не выделять зарплатой чрезмерно квалифицированного сотрудника был самый что ни на есть весомый – образование-то не местное. Этот аспект больше волновал фрау Вайс, так как она представляла город, к которому относилось учебное