Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

многократном повторении одного и того же было нечто столь трогательное, что я такого еще никогда не слыхал; в их ссылках на священное писание звучало такое благоговение, такая естественность, достоинство, какие в наши дни не звучат даже в устах духовенства. Ах, каким хорошим священником мог бы стать любой почтенный отец семейства!.. Тем временем матушка занималась своими молодыми невестками и мной. Я заметил, что ее взор с особой благосклонностью останавливался на Эдмэ (столь велико могущество красоты!). Затем она обращала его на своего наименее достойного сына с выражением, которое я отлично понимал: она, казалось, благодарила меня за то, что я сделал для Бертрана, и поощряла меня просить для самого себя милую Фаншетту... Наконец, она взяла твою жену за руку и сказала ей: — Мари-Жанна, они будут похожи на вас и я буду их любить, как вас люблю. — О, друг мой, что за существо — мать!.. Ее сердце — пылающий костер; ее деятельная, ненасытная нежность растет, питаемая радостью, и счастье одного из ее детей только усиливает, в ней жажду видеть столь же счастливыми и остальных.

Покамест Катрин занималась хозяйством, подавала на стол, хлопотала, Эдмэ отвечала матери своего нареченного лаской на ласку. Такое поведение ее, естественно, было соответствующим образом оценено, как она и ожидала: матушка, видя ее хорошее настроение, завела речь о Бертране и обо мне. Эдмэ воспользовалась случаем, чтобы открыть свои истинные чувства. Она скромно призналась, что дала себе обет любить Бертрана, но не раскаивается в том, что прежде любила меня. Такое признание не могло не вызвать одобрения матушки; она ответила (с непосредственностью чистой, безгрешной души), что кровь в нас течет одна и та же и что братья не могут завидовать друг другу. Не знаю, так ли это, но Эдмэ как будто пришлась по вкусу подобная мысль.

Свадебное торжество прошло вполне благопристойно. Венчание состоялось в десять часов. Эдмэ была восхитительна и я сам слышал, как многие почтенные люди удивлялись тому, что в их городе можно еще отыскать такое, никому не известное, сокровище. Катрин тоже была не лишена привлекательности: благодаря ее полноте, румянцу, веселости, цветущему здоровью она всем казалась, как говорили, лакомым кусочком; однако Эдмэ ее решительно затмевала. Затеяли танцы, — старики не возражали. Общество собралось отменное: у папаши Сервинье, хоть он всего лишь виноградарь, почтенная родня; я, со своей стороны, пригласил нескольких друзей: главными среди них были супруги Парангон и господин советник. Поэтому, хотя посторонние гости и принадлежали к лучшим местным семействам, мы были ограждены от того неприличного панибратства, которое позволяют себе молодые люди из почтенных семей, когда оказываются в обществе женщин, коих они считают ниже себя по положению. Твоя милая жена и сестры наши чувствовали себя совсем свободно, а так как они хороши собою и притом скромны, то все наперебой оказывали им всяческие знаки внимания. Я восхищался непринужденностью и приветливостью Бертрана; он был удивительно расторопен: принимал гостей, развлекал их и делал все так, что его похвалили бы в самом отменном обществе, и я заметил, что похвалы, которые ему расточали, были весьма приятны его супруге. Что касается Жорже, то он невозмутимо наслаждался своим благополучием, тем, что за ним ухаживают и что Катрин с ним так ласкова... Но нам очень недоставало тебя, любезный старшой! И Бертран, и даже Жорже несколько раз говорили мне об этом; госпоже Парангон тоже хотелось видеть тебя и она о тебе так лестно отзывалась, что Эдмэ с нетерпением ждет встречи с тобою.

Как видишь, друг мой, я рассказываю тебе все во всех подробностях и стараюсь, чтобы ты хоть заочно был бы как можно ближе к нам. Надо еще передать тебе разговор Эдмэ с Бертраном.

Сегодня утром я отправился поздравить молодых. Начал я с Катрины и Жорже. Посещение получилось тем веселее, что я оказался не один. По обыкновению, отпускались всякие шуточки и я имел случай убедиться, что Катрин, несмотря на свой веселый нрав, довольно стыдлива. На шутки она отвечала, но так, что внушала уважение к священному союзу двух супругов. Она мне очень понравилась; редко случается слышать, чтобы так весело высказывали серьезные мысли и внушали сдержанность тем, кто бросил вызов. Убедившись, что она отлично защищается, я незаметно ускользнул. Я уже собирался войти к Бертрану, как услышал в их комнате голоса и полюбопытствовал, о чем у них идет разговор. Эдмэ отвечала ему:

— Не понимаю, друг мои, о чем вы говорите, и почему просите прощения, но будьте уверены, что это совершенно излишне; вы ничем не обидели меня; наоборот, меня очень трогает ваша нежность. (Бертран) — Бесценная супруга моя! (Эдмэ) — Любезный муженек! (Бертран) — Вы — прекраснейшая из женщин, но нрав ваш, кажется, даже превосходит вашу красоту. (Эдмэ) — Такая похвала мне весьма приятна, и я постараюсь быть все более и более достойной ее. Я знаю, что любовь может погаснуть, а заслуженное уважение — никогда. Ваше уважение будет сокровищем и я стану бережно его хранить. (Бертран) — Я не сомневался, что вы — бесценный перл. Но увы!.. (Эдмэ) — Любезный супруг, позволь мне еще некоторое время любить тебя как брата, в спокойствии души и плоти, которое, быть может, сладостнее всех утех любви. Я радуюсь этому, а тебя это, как видно, огорчает, и я осмеливаюсь, друг мой, лишь в этом тебе противоречить. (Бертран) — Утешьте же меня, по крайней мере, сказав, что любите меня. (Эдмэ) — Да, я люблю вас, и ничто в мире не могло принудить меня к лживости и заставить выйти за вас без любви.

Последовало молчание, а в тот самый миг, когда я по нескольким оброненным словам понял, что разговор вот-вот возобновится, подошла Катрин. У нее был ключ; она вошла к молодым как ни в чем ни бывало и, смеясь, стала журить их за леность. Остальных визитеров я задержал, из-за Эдмэ. А когда твоя жена и сестры вошли в спальню, Катрин заперла дверь. Немного погодя все четверо молодых супругов появились во всем своем блеске, если не считать, что в глазах Бертрана я заметил грустную дымку. А так как причину его огорчения я знал, то сказал о ней Мари-Жанне и кузине, чтобы они в случае надобности успокоили матушку, а то знаешь ведь, как материнская любовь проницательна.

Вот, друг мой, подробный рассказ обо всем, что произошло до сих пор. Добавлю еще, что Эдмэ, по-видимому, тяготеет к Мари-Жанне, а Мари-Жанна всем предпочитает