Я догоню вас на небесах - Радий Петрович Погодин

– Хорошо, – сказала Алла Андреевна. – Куда вы меня поведете?

– В «Север».

– Вы водили туда в прошлый приезд Дину Федоровну из пятой лаборатории.

– Это была ошибка! Так сказать, сослепу.

Алла Андреевна спрыгнула с табурета.

– Пойдем в «Эвридику». – Она улыбнулась, словно в оранжерее включили дополнительное освещение. От волос ее пахло морем и гиацинтами.

Ресторан был расположен на берегу, среди сосен. Ни позади него, ни сбоку не громоздилась тара, которую позабыли вывезти. Настроение создавали аллеи крымского можжевельника, замшелые валуны и клумбы ярко-красной сальвии, как распахнутые люки в ад. И шуршание гальки.

«Эвридикой» ресторан назывался потому, что в нем в перерывах, когда замолкал оркестр и молоденькая певица переставала что-то творить под Аллу Борисовну Пугачеву, метрдотель включал голос покойной Анны Герман.

Сделав заказ, Голубев пригласил Аллу Андреевну на танец.

– Что-то вы гоните, – сказала она.

– А зачем сидеть, мучить улыбками щеки, если нам нравится танцевать. Нам нравится танцевать?

– Нравится. – Алла Андреевна тряхнула ароматными волосами, пощекотав его губы, она как раз доходила росточком ему до подбородка – Голубев был невысок – метр семьдесят. Будь он хотя бы метр восемьдесят, среди бабников своего института выбился бы на первое место.

Голубев прижал Аллу Андреевну к груди, как букет. Она и была как букет – некоторые женщины умеют превращать рабочий наряд в праздничный тем малым, что имеется у них в сумочке.

В гостиницу к нему они и не пытались пойти – поздно.

Голубев подсчитал на микрокалькуляторе, сколько по всей стране дежурит образованных людей в три смены с единственной целью – не пускать в гостиницу дам после двадцати трех.

– Сто тридцать шесть миллионов рублей в месяц без премиальных, – сказал Голубев. – За что? За то, чтобы я с женщинами ночью не спал. Днем – ради бога. Ночью – ни боже мой! Сколько на эти деньги можно построить садиков, школ, бассейнов и стадионов для ребятишек. Но почему нельзя ночью? Это, наверно, военная тайна. Секретное оружие Москвы.

– Не нужно брюзжать, – сказала Алла Андреевна. – Поцелуйте меня.

Он поцеловал ее под фонарем. Лампа раскачивалась. Их целующиеся тени выплескивались на стены домов по другую сторону улицы.

К ней они тоже идти не могли – у нее мать больная и сын маленький, Степка.

Так и улетел Борис Иванович Голубев в Ленинград.

Занялся делом. В компании с другими учеными и инженерами проектировал он подводные аппараты слежения за косяками трески. Прочные, быстроходные, вместительные – до ста ихтиологов, и неслышные. Действующие по принципу: нету-нету-нету – и тут как тут. Треска – рыба нервная. В хитро детерминированном деле подводного аппаратостроения Голубев занимался акустикой санитарно-технических блоков и выводных систем. Чтобы все было тихо. Ни слова, ни вздоха. Тишину он любил, как всякий истинный холостяк.

К тому же Голубев, конечно, обратил внимание на новую лаборантку, брюнетку Ингу; у девушки было что предъявить к оплате, и позабыл Голубев Аллу Андреевну.

Брюнетка Инга прежде работала на «Ленфильме». Быстро обросла там ресницами, поклонниками в кожаных пиджаках, плюс природное томное терпение, осиная талия – и готов типаж восточной красавицы. Она даже снялась в одном эпизоде. Во избежание второго эпизода уволилась. Решительно сдала экзамены на вечернее отделение в Кораблестроительный институт и устроилась в контору, где работал Голубев.

Об Инге можно было бы и не говорить, или говорить отдельно, но именно благодаря ей Голубев ощутил угрызения совести, показавшиеся ему унизительными. Сосед, восьмиклассник Бабс, тоже сыграл свою роль, но Инга была автором, закоперщицей и в итоге – жертвой.

В тот день, когда Голубев привел Ингу к себе домой в первый раз, в дверь постучал восьмиклассник Бабс и вручил ему телеграмму от Аллы Андреевны: «Буду двадцатого как условились купи обратный на двадцать третье Алла».

– Познакомься, мой сосед Бабс. Иных в его возрасте называют светлая голова, а Бабса – просто блондин, – сказал Голубев.

– Остроумно, но автор не вы, – сказал Бабс и пояснил Инге: – Мы с Борисом Ивановичем тезки. У нас даже глаза одинаковые – серые и невыразительные.

Голубев запустил в Бабса диванной подушкой.

– А как условились? – спросила Инга, прочитав телеграмму.

Голубев вспомнил, что, целуясь под фонарем, пригласил Аллу Андреевну в Ленинград.

– Это было в угаре, – сказал он. – Под воздействием вина и луны.

– Наверно, она красивая. Устрой ей свободу. Посели в хорошей гостинице. Не напрягай телом. Будь вежлив – даже изыскан. Говори комплименты. Корми в ресторане. Не рассказывай свою биографию.

– Подари смарагды. С голубиное яйцо…

– Не иронизируй – не будь жлобом. Мужиков много, а в памяти ничего – только пыхтение. Словно я Джомолунгма, а они все наверх лезут, на самую что ни на есть вершину. И как они оттуда спускаются – наверное, в виде пара…

При конторе, где работал Голубев, было маленькое бюро – три энергичные дамы. Они заказывали билеты на транспорт, занимались гостиницами, залами для конференций, проводами на пенсию и многим другим. Они и заказали для Аллы Андреевны, исключительно из симпатии к Голубеву, номер в гостинице «Россия». Большой, с мебелью, так сказать, в стиле «ретро».

– Может быть, в номер розы? – спросили они деловито.

– Может, – сказал Голубев, ощущая себя дураком. – Примите презент. Хранил для любимой. – Он вручил дамам коробку шоколадного ассорти и два червонца сверх того, что требовалось на букет.

– Мелочь, – сказала Инга. – Любовь и скупость несовместимы.

Голубев с ней согласился, хоть и не видел в этой ее апологии места для своей персоны.

Самолет приходил в четырнадцать часов в пятницу. Голубеву разрешили отгул. Инга одобрила его в синем костюме, голубой рубашке и узком пунцовом галстуке.

В аэропорту было прохладно. Пахло бледными надушенными женщинами, улетающими на юг.

Загорелые пассажирки с юга улыбались широко, будто и не было у них ни кариеса, ни пародонтоза, ни мостов, ни коронок, ни долга в кассе взаимопомощи.

Аллу Андреевну Голубев узнал, лишь когда она вдруг оказалась перед ним. Он вздрогнул и смешался.

– Хорошенькая? – спросила она, как бы его подбадривая.

Действительно, она стояла перед ним настолько хорошенькая, что слово «Здравствуйте», сказанное шепотом, показалось Голубеву единственным подходящим приветствием.

Она поцеловала его в щеку, для чего поднялась на цыпочки. Взяла под руку и повела отыскивать багаж – синюю сумку на молнии.

Люди, конечно, пялили на них глаза, но без обычных дурацких ухмылок – люди любовались Аллой Андреевной, и Голубев помещался в круге ее обаяния.

Номер в гостинице привел Аллу Андреевну в восторг.

Восторгающихся дамочек Голубев терпеть не мог. Повосторгавшись, они, как правило, принимались самоутверждаться, жеманно требуя от него энергичной мужской работы. Ему казалось, что он нанятый – батрак и кретин.

Восторг Аллы Андреевны был подлинным, сродни детскому. Оказалось, что она еще ни разу не жила в гостинице.

– Такая ванна! Просто грех не воспользоваться.

– Грех, – сказал Голубев и уселся на диван, обитый синим в полоску шелком. «В позе миллионера».

После душа Алла Андреевна стала еще привлекательнее. И снова спросила:

– Хорошенькая?

– Хорошенькая, – сказал Голубев.

Алла Андреевна пошла к дверям, захватив сумочку и косынку.

Голубев вскочил:

– Куда?

– Немного поедим где-нибудь. Погуляем по городу. В Ленинграде я была еще студенткой. И поедем к вам чай пить. К вам можно?

– Можно, – сказал он, с сожалением оглядывая дорогой просторный гостиничный номер.

На полу лежал толстый ковер. Он сбросил туфли, носки и принялся ходить по ковру босиком. Алла Андреевна тоже сбросила босоножки и пошла за ним следом, высоко поднимая колени.

Он решил, развернувшись, схватить ее.

Она села на стол, надела босоножки.

– Побежали, а то никуда не успеем.

И они побежали на первый этаж в ресторан. «У меня разжижение мозгов, – думал Голубев, впрочем, не чувствуя от этого огорчения. – Я изменяю позе. Моя поза – лежать, а я бегаю».

Потом они поехали на Дворцовую площадь. Потом пошли в Летний сад – Алла Андреевна желала увидеть скульптуры, которые кто-то столкнул с пьедесталов и покалечил.

– Покажите, которые? – спросила она с ужасом.

– Понятия не имею.

– Нашли негодяев?

– Кажется, нет.

– Может, и не искали. – Голос Аллы Андреевны погрустнел. – Бывает, не ищут, потому что знают, кто это сделал… Поцелуй меня.

Голубев поцеловал.

Две старухи, тяжелоголовые, в белых панамках, по причине старости феминистки и святоши, по-бульдожьи выпятили губы. Брызнули в летний