Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

часть похоронных расходов. Ничего себе, придумали! А он, Гена, всего сто сорок в месяц зарабатывает, у Шуры восемьдесят, у тещи пенсия сорок один… Шуре скоро опять в декрет, потом год без сохранения. За Аскольда в детский садик за два месяца не плачено…

– Холодрыга какая в доме! – вдруг грубо сказал Гена. – Дров, что ли, жалко?

Озябшими пальцами он вынул из кармана курточки две красные десятки, положил на стол и пристукнул по ним, как бы говоря, что больше нет и не ждите.

Наймушин торопливо подвинул эти десятки Гене обратно.

– Не надо, не надо!.. А что вызвал, извините. – Он как бы примерялся, с чего же начать. И почему-то перешел на «ты»: – Я тебе сейчас все коротко…

Он рассказал, что сам не застал мать в живых. Был в командировке от охотхозяйства. Приехал, мать уже схоронили.

– Кто же схоронил? – спросил Гена.

– Завод. «Беларусь» с ковшом послали, тот за пятнадцать минут могилу отрыл. А померла она вот в этой самой комнате, хватились только на третий день.

– Она замерзла? – в ужасе спросил Гена.

– Нет, натоплено было. Это за неделю так выстыло. Она, наверное, чаю перепила крепкого. Вспотела…

Гена вспомнил, что Матрена Яковлевна была действительно большая чаевница. Любила пить индийский чай «со слоном»…

– Ну, от чаю не умирают, – недоверчиво сказал он.

– Не от чаю, конечно… Старая уж была.

Наймушин снова заморгал. А Гена думал досадливо: «Хватит уж тебе! Говорил бы, не тянул резину. Тут сам, того гляди, в айсберг превратишься».

– Вот в чем дело-то, – заговорил наконец Наймушин. – От матери сберкнижка осталась, вот тут, на полочке, нашел. На восемьсот пятьдесят рублей. Ну еще проценты, наверное, набежали… Я пошел получить, а мне не дают. И разговаривать не стали: тайна вклада…

– Тайна? – ошарашенно спросил Гена.

– Ага. Но потом я узнал, что там завещание написано. Знаешь, на кого?

– Откуда я могу знать?

– На вас персонально.

– На меня? Почему?

– Вот и я-то думаю, почему? Вы, может быть, деньги ей какие-нибудь посылали?

– Нет, не посылал.

– Вот то-то и есть. А я как-никак помогал. Иначе откуда бы ей столько накопить? Пенсии получала сорок восемь рублей. Это ведь не деньги.

– Не деньги… – машинально отозвался Гена.

Ему вдруг стало немножко страшно, словно его вина могла быть в том, что Матрена Яковлевна умерла и взялись какие-то деньги…

– Не знаю, за что уж мать на меня так взъелась, – продолжал Наймушин. – Я ведь у нее один сын. Жили, правда, врозь, так она сама с женой моей не заладила. Всю жизнь я промеж двух огней… Бабу свою не защищаю, но и мать к старости дуреть начала. Одним словом, женщины!.. Всегда найдут, что не поделить.

Наймушин говорил и туповато-жалобно посматривал на Гену. Тот опять вспомнил покойную Матрену Яковлевну: это надо же, как похож!

– Я думаю, друг, ты как честный человек поступишь. Дорожные расходы я тебе, безусловно, оплачу, даже могу сверх того накинуть.

– Я что-то не пойму, – неприязненно сказал Гена, – что я делать-то должен?

– Получить и…

– Вам, что ли, отдать?

– Ну а как иначе?

Гена надел шапку на замерзшую голову.

– Храбрый ты, однако, человек! Почему ты уверен, что отдам? Все-таки восемьсот пятьдесят!

Гена брал Наймушина «на пушку». Он был абсолютно не в курсе того, будет ли закон полностью на его стороне. Наследство он получал впервые. Если бы Гена сам вдруг отчего-нибудь помер, то оставил бы разве что хоккейную клюшку и шлем, которые «заиграл» в спортивной секции своего предприятия. Еще подаренную цехом к дню рождения электробритву, ну еще носильное, конечно… Только кому оно нужно?..

Наверное, Наймушин посчитал, что Гена дурачится. И попросил:

– Пойдем, а то в шесть сберкассу закроют.

Гена только усмехнулся: сейчас, побежит он! Вообще, что за дела?.. Хоть бы стакан горячего чаю предложил.

– Замерз я, – сказал он, – пойду на вокзал. Завтра будем разбираться.

На улице уже посинело, чуть-чуть посырело и полетел снежок. Гена зашел в гастроном, купил четвертинку, тушку варено-копченой трески с веревочкой. Эта веревочка напомнила ему грязную завязку на наймушинской ушанке, и Гена, чтобы не портить аппетита, сразу эту веревочку выбросил. В вокзальном буфете он добавил к покупкам еще пару вареных яиц и булочку. У него уже рождалась уверенность, что он богатый: ведь подкинет же что-то ему этот хмырь.

– А если он меня разыграл? – спросил сам себя Гена. – Ну я ему тогда!..

Часов до десяти он, подремывая, читал журнал «Вокруг света», за который уплатил еще полтинник. Первая разменная десятка подошла к концу.

Потом Гена решил уснуть. Но ничего не получалось. Он лежал на жесткой лавке и думал о том, что все как-то странно и не похоже на правду. Однако может случиться, что и правда. Гена даже попытался внушить себе, что раз формальное право на его стороне, то почему он должен подарить чужому дяде восемьсот пятьдесят рублей да еще и проценты? Интересно, сколько же этих процентов?.. Гена упрекнул себя в том, что он темный человек: не знает, сколько государство выплачивает вкладчикам процентов.

В то же время он мучительно старался доискаться, за что же ему-то вдруг привалило такое богатство? Ведь это же целый гарнитур «Жилая комната» или импортная стенка «Коперник»!.. Гена зажмурился и даже закрыл глаза шапкой. Создавшаяся ситуация смутно напоминала какой-то зарубежный детектив. Не хватало только, чтобы этот Наймушин пугач какой-нибудь раздобыл. Да кто мог ждать такого сюрприза? Правда, ведь мог же он, Гена, выиграть эти деньги по денежно-вещевой лотерее или по спортлото. Да нет, это тебе не шариковая ручка и даже не кастрюля-скороварка.

Уснул Гена поздно и проснулся рано: часы в зале ожидания показывали без четверти пять. Зал был хорошо обогрет, но Гена, приходя в себя и стараясь вспомнить подробности вчерашнего вечера, почувствовал внутренний морозец.

За большими белыми окнами тяжко прогромыхал длинный товарняк. Гудок электровоза напомнил Гене, что он не на Савеловском вокзале в Москве и что, если он хочет побыстрее вернуться домой, следует запастись обратным билетом. Но единственное окошечко кассы было еще закрыто.

«А тот-то, козел, наверное, всю ночь не спал, – подумал Гена. – Боится небось…»

Сказать, что сам Гена не волновался, было бы неправдой. Но он все-таки даже самому себе казался парнем неплохим и понимал, что в моральном плане права его шатки: подумаешь, тушенки послал два раза!.. И за это наследство? Пусть уж этот Наймушин в грязной шапке получает, черт с ним!..

2

В девять часов утра Гена и Наймушин подошли к районной гострудсберкассе.

– Я тебя тут обожду, – сказал Наймушин. – А ты