Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин
Блистательные годы. Гран-Канария читать книгу онлайн
Арчибальд Джозеф Кронин (1896–1981) родился в Шотландии, окончил Университет Глазго, работал врачом в Южном Уэльсе и Лондоне. Но его истинным призванием стала литература, которой он посвятил себя после оглушительного успеха своего первого романа «Замок Броуди». Из других книг А. Кронина наиболее известны «Звезды смотрят вниз», «Цитадель», «Юные годы», «Путь Шеннона», «Ключи Царства», «Памятник крестоносцу», «Три любви». Самые яркие романы принадлежат к числу бестселлеров, разошедшихся огромными тиражами по всему миру; по мотивам произведений Кронина создано более 30 экранизаций.
Но нельзя сказать, что, оставив врачебную практику, Арчибальд Кронин навсегда распрощался с медициной. Эта профессия, связанные с ней проблемы и вызовы времени всегда будили творческое воображение писателя, поэтому главным героем его книг часто становился талантливый и целеустремленный врач – тот, кому автор мог передать свои идеи, взгляды, искания.
Одержим любимой работой Дункан Стирлинг, герой повести «Блистательные годы». Несмотря на искалеченную руку, он полон решимости добиться мировой славы на медицинском поприще. Мечтает об этом и Харви Лейт («Гран-Канария»). Одаренный врач и исследователь, уверенный, что его открытие совершит переворот в науке, он терпит жестокую неудачу и отправляется на Канарские острова, чтобы начать все с нуля…
В небольшой повести «Местный доктор» рассказана романтическая и захватывающая история врача Роберта Мюррея и медсестры Мэри, прибывших на отдаленный карибский остров накануне зловещих событий…
Впервые на русском!
– Хорошо, – откликнулся Исмей и нерешительно двинулся вперед.
Оставив подобострастного рябого агента у сходней, они поднялись на борт, прошли мимо сваленных кое-как сундуков, кожаных сумок, чемоданов, свернутых дорожных пледов, миновали группку пассажиров, с нервной враждебностью и отчуждением проводивших взглядами вновь прибывших, и молча остановились на носу буксира.
Туманно-желтая река текла плавно, словно играючи; гладкую поверхность воды морщили лишь спирали водоворотов. В фарватере удобно расположились стоявшие на якоре стальные грузовые суда, вдали плелись несколько барж, и всегда эта река устремлялась к морю. Прочь, на простор, к необъятному морю…
Было тихо, если не считать легкого плеска, отдаленного стука молотков, мирного скрежета далеких лебедок, пока стоявший у берега паром внезапно не сорвался с места, беспокойно и шумно, как вспугнутая утка, и не двинулся к противоположному берегу. Тогда буксир прогудел, словно в знак сочувствия, потом отдал швартовы и начал боком отходить от пирса.
Лейт снова вздрогнул, пронзенный непривычным ощущением: вот он покидает сушу. Поднимающаяся от воды сырость охватила его, смешиваясь с предчувствиями, столь странно волнующими, что он испытал потрясение. Его взгляд как магнитом притягивало судно водоизмещением около трех тысяч тонн, вывесившее синий флажок в знак отправления. Из темно-коричневой трубы струился слабый дымок, задраенные иллюминаторы тускло поблескивали в холодном сером свете. На корме виднелось название: «Ореола». Маленькое, изначально грузовое, судно было тем не менее красиво – гордый нос, ладная корма, изящные линии корпуса, словно изготовившегося к прыжку.
– А вот и твоя посудина, – пробормотал Исмей, наконец нарушив тактичное молчание. – «Ореола» – какое красивое имя. «Ореола», – покатал он слово на языке. – Звучит неплохо. А еще, я сказал бы, это доброе предзнаменование[23].
Сочтя название привлекательным и в каком-то смысле мелодичным, Харви заставил себя усмехнуться. Смешок прозвучал саркастически:
– Чем еще попытаешься меня взбодрить, Исмей? Мистическим свечением на носу и нимбами вокруг мачт? Ты ждешь, что я вернусь с таким нимбом? Просветленный и готовый начать все заново…
Он оборвал себя, пожалев о том, что заговорил. Он был взвинчен, нервы на пределе, ему хотелось выпить. Да, точно, нужно выпить, чтобы обрести равновесие. С холодной проницательностью ученого он признался себе, что взволнован, и определил это чувство как закономерное. Впрочем, какое это имело значение? Все кончено.
И тем не менее оно было странным, очень странным, – это внезапное загадочное возбуждение, прорывавшееся сквозь угрюмую подавленность. Оно возникло снова, когда буксир пришвартовался к «Ореоле». Харви отошел в сторону, не обращая внимания на остальных пассажиров, которые начали покидать буксир. Кажется, их было четверо: низенькая дородная дама; пожилой нескладный мужчина; еще один мужчина – высокий, очень суетливый и разговорчивый; молодая женщина на заднем плане. Но Харви к ним не присматривался. Поднявшись на палубу, он огляделся вокруг, как человек, который ждет сам не зная чего. Но увидел лишь стюарда – вниманием последнего немедленно завладел Исмей. Поэтому ощущение мгновенно рассеялось и покинуло Лейта. Он двинулся вслед за Исмеем и стюардом по проходу к короткому ряду кают, предназначенных для пассажиров. Наклонив голову, отрешенно вошел в свою каюту. Уселся на кушетку и обвел унылым взглядом сияющие, покрытые белой эмалевой краской переборки клетушки, в которой ему предстояло провести ближайшие четыре недели.
Краем уха он слышал, как Исмей разговаривает со стюардом, и едва заметил, как они вместе вышли из каюты. Ему было все равно, уйдут они или останутся. Нет-нет, это очень далеко от правды, а правда – да, даже сейчас – должна быть превыше всего. Доброта, проявленная Исмеем, – тот приехал из Лондона, затеял все эти безрадостные хлопоты, – выходила далеко за рамки обычной дружбы, связывавшей их в больнице. Исмей был хороший малый. Возможно, несколько назойливый, однако эту его черту следовало считать вполне позволительной прерогативой успешного хирурга.
«Успех!» Харви вздрогнул, мысленно произнеся это слово, и уставился на койку, которую ему предстояло занять, – белую, как саван, и узкую, как гроб. Не так давно три гроба, длинных и черных, с телами троих мужчин, были опущены в могилы со всеми печальными почестями, сопровождающими смерть. Он этого не видел, но все же сейчас эхо похоронных песнопений волной прокатилось в его мозгу – глухой, траурный звук. Харви поднял вялую руку ко лбу. Не слышал он никаких песнопений. Никогда. Что это – сумасшествие или последствия опьянения? Он стиснул зубы. При неожиданном стуке резко вскинул голову. Это был Исмей – тот вернулся один, закрыл дверь и посмотрел на друга с внезапной решимостью:
– Я ухожу, Харви. Буксир как раз отчаливает.
– Ты отсутствовал довольно долго, – медленно произнес Харви. – Чем был занят?
Последовало краткое молчание.
– Разговаривал кое с кем. Со стюардом, – наконец ответил Исмей. – Рассказал ему про твой… твой нервный срыв.
Лейт устремил на него неподвижный взгляд.
– Ты попытаешься, Харви, – торопливо продолжил Исмей. – Ты обещал мне, что попытаешься.
– Попытаюсь – что? Я уже говорил, что прекратил всякие попытки. Пусть это делает кто-нибудь другой, а с меня хватит.
– Но послушай, никто не верит… ох, я устал повторять… каждый порядочный человек понимает…
– Что они понимают? – горько воскликнул Харви. – Ничего. Вся их чертова компания. – Его щека снова возбужденно, болезненно задергалась. Он продолжил, грубо передразнивая: – Принимайте подкрашенную воду три раза в день. Приходите на прием в следующий вторник. Да, дорогая леди, две гинеи, будьте любезны. Свиньи! Большинство из них – невежественные, жадные, самодовольные свиньи.
– Но послушай…
– Застряли в своей жалкой узкой колее. Рыла измазаны навозом невежества. Пустили корни на своем пятачке. И так из года в год. Слепы, не могут видеть правды. Раз за разом. Слепы.
В голосе Исмея прорезались умоляющие нотки:
– Черт возьми, дружище, будь благоразумен! Есть ты сам, есть твое будущее. Ты должен об этом подумать. Должен.
– Будущее?
– Блестящее будущее.
– Кто так сказал?
– Я так сказал. И ты это знаешь. Ради всего святого, не разбивай его вдребезги, Харви!
– Оно уже разбито. На мелкие кусочки. И эти кусочки принадлежат мне. А я поступлю с ними, как мне заблагорассудится, черт возьми!
– Может, подумаешь о человечестве? – выкрикнул Исмей. – Усмехайся сколько хочешь – я поставлю вопрос таким образом. Я знаю, когда-нибудь ты добьешься грандиозных результатов. Я это чувствую. У тебя талант, как… как у Пастера. Я в этом убежден. Не позволяй себе развалиться на части. Это слишком ужасно. – Взволнованный, он наклонился и
