Лаванда и старинные кружева - Миртл Рид

– Думаю, да, – отозвалась Рут.

– Ужин готов. Подам, как только захотите.

– Отлично. Сейчас приду.

Воздав должное стряпне Хепси, после ужина Рут с мрачной, поистине пуританской покорностью, судя по всему присущей самому дому, устроилась в гостиной. Существовало лишь одно место, где ей хотелось бы оказаться, однако она боялась подниматься на чердак.

В конце концов Рут с трудом убедила себя, что ни кедровый сундук, ни старые чемоданы ее ни капли не волнуют, и даже попыталась развить в себе присущий женщинам страх перед мышами, хотя вовсе их не боялась. Она как раз сумела отстраниться от всего земного, когда в гостиной появилась Хепси и поставила на мраморный столик заново наполненную маслом лампу.

Что ж, обязательства, возложенные на нее хозяйкой дома, никуда не делись, и Рут побрела вверх по ступенькам, намереваясь сразу же покинуть чердак. Но стоило зажечь свет в выходящем на море окне, и она, попав во власть очарования этой комнаты, не смогла уйти.

По крыше беспрестанно барабанил дождь, тяжелыми каплями срываясь с карнизов. Ветер дребезжал в окнах, сотрясая старый дом, и пучки трав, свисавшие со стропил, слегка раскачивались взад-вперед от его порывов. Свет лампы отбрасывал на стены и пол искривленные тени.

Казалось, в этой комнате собрались представители прошлых поколений семьи, которые спали на массивной кровати из красного дерева, раскачивались в кресле, занимались шитьем, сплетничали или стояли на цыпочках перед старым комодом, жадно вглядываясь в некогда висевшее над ним зеркало. А за прялкой будто бы сидела сама память и лениво скручивала нить, принося видения ушедших лет.

Глядя на свое смутное отражение в треснутом зеркале на стене, Рут вполне могла убедить себя, что тоже принадлежит к призракам чердака. Тщеславием она не страдала, однако ей нравились собственные глаза и волосы, белая, невосприимчивая к загару кожа и форма рта, лишь небольшой, вздернутый кверху дерзкий нос весьма раздражал, поскольку не позволял держаться с достоинством. И сейчас Рут безотчетно задавалась вопросом, не обречена ли она, как и тетя Джейн, до старости прожить без любви, ведь ей уже двадцать пять, а прекрасный принц так и не появился. Конечно, у нее была работа и вполне счастливая жизнь, но в глубине души Рут неустанно стремилась найти свою вторую половинку.

Собравшись наконец спуститься вниз, она повернулась и вдруг заметила на полу возле одного из чемоданов сложенную газету – наверное, выпала, когда Рут копалась в вещах. Нужно убрать ее на место. Впрочем, датирована она оказалась на год позже предыдущей. В ней обнаружилось извещение о смерти «Эбигейл Уинфилд, урожденной Уэзерби, в возрасте двадцати двух лет». Убрав газету в нужный чемодан, Рут задумчиво замерла. Сейчас выцветшие письма, спрятанные под свадебным платьем тети Джейн, как никогда прежде, манили ее безмолвной тайной. Поколебавшись, она сделала три шага к кедровому сундуку, а после развернулась и постыдно сбежала.

Кем бы ни был Чарльз Уинфилд, он был волен полюбить и жениться снова. Возможно, они отдалились друг от друга, но иногда, несмотря на горечь, с годами приходит прощение, и тетя Джейн ждала именно его. Надо же, она нашла в себе достаточно нежности, чтобы сохранить свадебное платье и милые сердцу сокровища, храбрость, раз сберегла письма с доказательствами лжи, и великодушие, если сумела простить.

И все же откуда такая уверенность, что тетя Джейн кого-то ждала? А вдруг она уехала за границу, чтобы разыскать возлюбленного и вновь завоевать его изменчивое сердце? Или Эбигейл Уэзерби – просто ее подруга детства, которая неудачно вышла замуж, а после умерла?

Пятидесятипятилетняя тетя Джейн некогда пережила роман, но какое до этого дело ее племяннице?

– Что за богатое воображение, – усмехнулась самой себе Рут. – Меня лишь попросили зажигать свет в окне, вероятно, в качестве маяка, а я нашла на чердаке старомодные наряды и две старые газеты – и сочинила целую трагедию.

Задумчиво покачавшись в своем кресле, Рут решительно выбросила всю эту историю из головы, погасила тускло горящую лампу и, сидя в темноте, просто слушала шум дождя.

Она не стала закрывать ставни, не побоялась выглянуть наружу, несмотря на бурю, и, когда хрипло прозвучал свисток десятичасового поезда, заметила слабый отблеск света из окна мисс Эйнсли, обрисовывавший едва заметный круг во тьме.

Как и накануне, полчаса спустя свет погас.

От постельного белья исходили ароматы лаванды и донника, и Рут, постепенно успокоившись, погрузилась в сон. Несколько часов ей ничего не снилось, потом послышался голос, просящий не забывать о свете, настолько реальный, что она подскочила на постели, почти ожидая найти кого-нибудь рядом с кроватью.

Дождь прекратился, из-за нависшей тучи на мир, будто робкие дети, взирали две или три звезды. Наступил мистический, неопределимый момент, когда ночь превращалась в день. Далеко внизу, у подножия холма, призраком маячил дом мисс Эйнсли, разбитый вокруг него сад белел от утренней росы, а в окне чердака горел свет, походя на несбыточную надежду в душе женщины, преодолевающей далекие моря непонимания и мрака, чтобы печально прошептать: «Ну, здравствуй».

III. Мисс Эйнсли

Личность тети Джейн пробудила в племяннице живой интерес. Жаль, не удалось приехать вовремя и с ней познакомиться. Рут знала только, что мисс Хэтэуэй была младше ее матери, миссис Торн, уже покинувшей этот мир, на три или четыре года и недавно получила наследство от старого друга. И это все. Лишь находки на чердаке пролили на жизнь тети хоть какой-то свет.

Рассматривая карандашные портреты в гостиной, Рут понадеялась, что среди них нет ее родственников. В семейном альбоме она не нашла ни одной женщины, которую хотела бы видеть в качестве своей тети, но сейчас, готовясь к худшему, преисполнилась решимости выяснить правду.

– А портрет мисс Хэтэуэй здесь есть, Хепси? – поинтересовалась она.

– Нет, мэм. Мисс Хэтэуэй ни за что бы не повесила свой портрет в гостиной. Кто-то так делает, но мисс Хэтэуэй считает, это нескромно.

– И она права, Хепси, – рассмеялась Рут, – хотя я никогда не думала об этом с такой точки зрения. Ладно, подожду, когда она вернется домой.

Стоял ясный прохладный день, наполненный присущей весне неуловимой свежестью; он так и манил выйти на улицу, поэтому после обеда Рут, надев короткую юбку и тяжелые ботинки из «рабочего гардероба», зашагала вниз по склону, чтобы взглянуть на деревню.

Над плоскогорьем возвышался довольно крутой холм; слева у его подножия текла река, справа тянулся лес. Рут заметила боковую тропинку, ведущую в гущу деревьев, но, немного поколебавшись, все же пошла прямо.

У подножия холма примостился обычный маленький городок, который