Вампиры и другие фантастические истории - Б. Олшеври

Сны Гарри

До сих пор я ничего не говорил вам, отчасти потому, что сам не мог дать себе ясного отчета, отчасти боялся ваших насмешек. Ну а теперь я вам расскажу, слушайте, – начал Гарри. – Это было еще в Охотничьем доме, в которую из ночей – не помню.

Я лег спать. Вы все знаете, что спальня моя была третья по коридору, немного больших размеров, чем остальные спальни, но все же с одним окном, выходящим в сад.

Сад в этом месте густо зарос сиренью и черемухой. Цветущие ветки так и лезут в открытое окно.

Мне не спалось.

Я пробовал лежать тихо, не шевелясь; пробовал по совету доктора считать до ста; старался думать об устройстве замка; о переделках и поправках, какие требует моя гациенда[115] в Мексике, – ничего не помогало, сон бежал от меня…

Подушка казалась нестерпимо горячей, жесткий сенник казался мягкой периной – чего я не переношу.

Я уже хотел вскочить на ноги, как на меня повеяла отрадная прохлада, точно тысячи крыльев навевали ее…

Комната наполнилась какими-то образами, в душе проснулись неведомые желания. Образы, вначале неясные, неопределенные, начали мало-помалу становиться виднее и реальнее. Конечно, вы уже догадались, что это были образы прекрасных женщин.

Но это не были настоящие женщины, то есть я хочу сказать, это не были современные женщины.

Лица и тела их были темного, бронзового цвета, точно тропическое солнце обожгло их нежную, атласистую кожу. Черные волосы прихотливо подняты и заплетены в сотни мелких косичек. У большинства на головах яркие перья тропических птиц. Вместо одежд на бедра накинуты шкуры леопарда или туники из шкурок колибри, а у иных весь костюм заключался в золотом поясе.

Образы сливались, переливались, точно стеклышки в калейдоскопе.

Воздух был полон мелодичным шуршанием и шелестом… Звук этот напоминал или шелест дорогой шелковой материи, или трепет нежных голубиных крыльев.

Сильный, неизвестный мне до сих пор аромат кружил голову. Кровь стучала в виски. Душа рвалась вон из тела…

«Найди талисман, верни нам жизнь, будь нашим повелителем», – шептал мне на ухо чудный женский голос.

Я не выдержал, вскочил… и проснулся. Темно.

Кровь бурно бежит по жилам, сердце стучит, как молот… отдергиваю занавесы, открываю окно. Луна сияет. Сирень и черемуха льют свой аромат, но он мне противен, тускл.

Я хочу того, что видел во сне. Хочу слышать шуршание крыльев, хочу видеть прекрасных женщин…

Но все напрасно! Все прошло!

Я не спал до утра.

Приключение свое я назвал сном и приписал действию старого токайского.

Помните, как вы все были удивлены, что я решительно отказался от употребления своего излюбленного напитка?

Теперь, когда большинство из вас видело сны, подобные моему, то есть что-то большее чем сон, что-то более реальное, действительное, и я утверждаю, что это не был вполне сон, как и последующие случаи.

– Как, ты и еще видел такие сны? – вскричал Джемс.

– Да, еще два раза. Я расскажу вам все. – И Гарри, затянувшись несколько раз сигарой, начал: – Другой раз опять в Охотничьем доме, и опять не помню, в какую из ночей. Только виконт Рено был уже похоронен; я пришел в спальню и отпустил Сабо.

Спать мне не хотелось.

Я отдернул темные занавесы и открыл окно. Как и в памятную мне ночь, луна ярко сияет. Черемуха и сирень по-прежнему сильно благоухают, но аромат их на этот раз доставляет мне удовольствие.

Я сажусь в кресло у окна. Цветущие ветки протянулись в открытое окно и при малейшем ветерке трясутся и сыплют белые лепестки и на меня, и на пол.

Не отдавая себе отчета, я слежу за их падением… На светлом полу перебегают тени от веток, образуя пестрый рисунок, белые лепестки еще более усиливают пестроту. Они как-то сближаются между собой и образуют белое пятно… Но что это? Это уже не лепестки, а белое кисейное платье… скромное, простое… а у этого платья есть головка, с большими золотистыми косами, глаза голубые, бездонные, и сколько в них печали и горя… личико бледное, даже прозрачное…

Это настоящий тип немецкой Гретхен. Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть видения.

Она тихо и боязливо приближается и склоняется надо мной… Нежные, крошечные ручки с длинными прозрачными пальчиками обвивают мою шею… Еще миг – и наши уста сомкнутся в сладком поцелуе…

Но в это мгновение раздается знакомый мне шелест крыльев, он еще сильнее, порывистее, чем в первый раз. Он точно врывается между мной и моей «Гретхен».

Она отодвигается все дальше и дальше, образ ее бледнеет и исчезает, а на ее месте кружатся и вьются прежние, медно-красные, обнаженные тела.

Пляска их еще бешенее, страстнее, чем раньше; аромат разгоряченных тел прямо невыносим… и опять я слышу нежный голос:

«Верни талисман, дай нам жизнь!»

Утром Сабо нашел меня в кресле почти без чувств, но я строго запретил ему сообщать об этом нашему обществу.

Что я мог сказать? Чем объяснить?

Даже токайского – и того я не пил вечером.

Теперь последний случай, – сказал Гарри, затянувшись опять сигарой. – Еще сегодня вы вспоминали случай с незнакомкой в голубом платье, что была на нашем бале-маскараде.

Могу признаться, что увлечен я был тогда не на шутку.

Конечно, я не поверил вам, что со мной была галлюцинация, а также и вашему уверению, что она таинственно исчезла.

Я был убежден в ее существовании, ведь я ее видел, осязал, да и у меня в руках осталась розовая сердоликовая булавка. Чего же еще?

Если я так усердно и добросовестно делал послемаскарадные визиты, то я искал ее. Два поверенных еврея делали то же самое, но… ни единого следа, ни малейшего указания.

Я потерял надежду.

Помните, как я нервничал и злился… сваливая свое настроение на усталость и скуку от ежедневных визитов?

Однажды, когда я начал не то что забывать ее, а просто покорился своей участи, я шел пешком один из Охотничьего дома в замок.

В лесу, по дороге, есть небольшая открытая лужайка.

Подхожу к ней – и через листву деревьев вижу голубое платье. Сердце забилось так, что я вынужден был приостановиться…

Да, несомненно, это ее платье, те же нежные переливы, тот же оттенок неба… Она… вот и пунцовые розы мелькают сквозь листву…

Она. Она.

Мне даже не пришло в ту минуту на ум, как она могла попасть в эту часть леса, да еще в бальном платье?

Я понимал одно:

«Найдена!»

Бросаюсь вперед, через кусты, сейчас я буду на опушке, сейчас