Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

подарка: зашла старая Варина подружка Кланя, сторожиха из заводского общежития. Принесла початый кусочек розового земляничного мыла в бумажке и полстакана соли-каменки. Очень дорогой по тем временам подарок.

Сели пить чай с мороженой ягодой, потом достали карты. Варя опять завела разговор про дрова.

– Да брось-ка ты жилы свои тянуть! – посоветовала Кланя, раскидывая на трефовую. – Желаешь, так я тебе мужика какого-нибудь пошлю. Он тебе за ведро картошек разом все дрова выдернет. У меня их, мужиков-то, теперь полно общежитие.

– Да будь они неладны! – махнула рукой Варя. Но все-таки спросила: – Откуда они взялись, мужики твои?

– Трудовая мобилизация, чуешь. Которые по здоровью для фронта не подходят. Ой, Варька, больно баская карта тебе легла!

Варя вспомнила, что действительно на прошлой неделе, когда возвращалась вечером со смены, видела у станции толпу приезжего народа с сундучками, с мешками на плечах. Кто-то громко выкрикивал фамилии по списку.

– Мужики, в общем, не особенно приглядистые, – продолжала Кланя, опуская поверх туза черную десятку. – Но вот один парень есть, так тот, Варька, очень даже ничего!..

– Что карты-то говорят? – пропустив это мимо ушей, опять спросила Варя.

– Да вот сейчас опять вроде пустота какая-то…

– Это правильно… Пустота.

– Разве ж Пашка не пишет?

– После Ноябрьской было письмо.

– Ну вот, а ты говоришь, пустота! Кинуть, что ль, еще?

Ходики, чиненные не раз, отсчитывали время. Девочка забралась Варе на руки, легла на плечо и дремала. Девочка была маленькая, легонькая, и мать по старой привычке тихонько покачивала ее. А за окнами что-то метелило, снег стучал в стекло.

– Так говоришь, не ходить нонче в лес, Клань?.. – спросила Варя товарку.

– Понятно, не ходи. Что ты, мерин: эку тягу на себе каждый раз прешь!

…День сошел. Над Вариным огородом опять повис месяц, но на него набежали серые, как дымки, облачка. К ночи метель унялась, и воздух как будто слегка отсырел. Зима щадила тех, у кого дрова были еще в лесу.

Когда ходики показали десять, Варя стала собираться на смену. Достала рабочую одежду: черный ватник, тяжелые ботинки, рукавицы. Надела шубейку на свою Морьку, скребнула замерзшим засовом, навесила на избу замок и положила ключ под старую, рассыпавшуюся на морозе бочку. Дом остался один, темный, накрытый большой снежной шапкой.

Кончился Варварин день, день именин.

…«Мужик», посланный Кланей, пришел в воскресенье и постучал в замерзшее Варино окно. На нем был серый новый ватник и большая мохнатая шапка. Из-под рыжих лисьих косм глядели светлые, какие-то нездешние глаза. Лицо было желтоватое, и даже мороз его не подрумянил.

Он вошел и снял шапку с коротко остриженной головы. Варя указала ему сесть на лавку, а сама стала, прислонясь к печи, сложив под грудью голые по локоть, тонкие, сильные руки. Ранний посетитель застал ее еще не прибранную: коса бежала по нижней кофтенке, над черными валенками белели голые ноги.

– Сколь же ты возьмешь с меня? – спросила Варя. – С сажени или за ездку?

– Это как скажешь…

Они встретились глазами. Варя переложила косу с одного плеча на другое, прикрыла воротом открытую шею.

– Как звать вас?

– Ларионом, – ответил он, теребя в левой руке свою лисью шапку. Правую он почему-то все держал в кармане.

– Ну а меня Варварой Касьяновной… Ждановой пишусь. Будем знакомые…

– Очень приятно, – скромно сказал Ларион.

Варя еще какое-то время глядела на него, думая о том, что этот Ларион, наверное, хочет есть. Иначе зачем бы пошел?.. Правда, он не выглядел доходягой и все же был очень худ, но той суровой худобой, когда трудовому человеку перепадает хлеба ровно столько, сколько нужно, чтобы не потерять себя, не протянуть руки и не взять чужого.

– А чего это у вас с рукой-то? – вдруг спросила Варя.

Ларион показал ей правую. Пальцы на ней были отняты по первый сустав.

– На фронте, значит, побывали?

– Нет, не был я на фронте, – просто сказал Ларион. – Это мне на лесопогрузке бревнышком прижало.

Варя поспешно поставила на стол чашку с горячим. Собиралась совсем немножко отрезать хлеба от своего и дочкиного пайка, но скосила нож и отрезала наискосок через всю ржаную булку. Ларион сказал спасибо и взял ложку левой рукой.

В доме уже два года не было мужчины, и Варе странно было видеть, как ест теперь этот человек, придвинув близко к себе чашку; как западают его худые щеки в чуть заметной светлой щетине, когда он, обжигаясь, тянет в себя суп; как двигаются резкие скулы, когда он откусывает хлеб. Нет, женщины как-то совсем по-другому едят…

– Молока хочете? – почему-то волнуясь, спросила Варя. – Только у меня козье… Некоторые гребуют.

– А вы малыша своего не обделите? – Ларион поглядел на маленькую Морьку. И Варе показалось, будто он давно-давно не видел детей.

– Это девочка у меня, – сказала она. – Ничего, кушайте….

…Через полчаса они уже шли к лесу. Солнце цвета начищенной латуни ползло им навстречу, голубая тень ложилась под ноги. Дорога скрипела каким-то праздничным, бодрым скрипом. Мороз вызванивал попутную песню и раскрашивал щеки. Особенно – Варины. Она шла впереди и изредка оглядывалась на Лариона. У того на бровях и около рта светился иней. Когда Варя оборачивалась, он кивал ей: иди, мол, я тут.

Кончилось холодное большое поле. Запрыгали остролапчатые зеленые елки.

– Если к лету войну не кончат, то и эти порубят, – сказала Варя. – А что с их толку? Постреляют только в печи.

Елки рассыпались, пошли тонкие, убогие в своей рябой наготе березки. И кругом – черные, подпаленные кострами пни под белыми шапками.

– Тут у нас роща хороша была! Я девкой гуляла…

Из-под ног порскнули снегири, сели на голых макушках, закачались, будто кивали.

– Вот они, мои дровишки. Пособить вам веревку распутать?..

– Сам, – коротко сказал Ларион. И принялся раскидывать снег возле поленницы.

Варя, отступя немного, смотрела, как ловко он укладывал левой рукой дрова на водовозные санки, как увязал, заклинил возок, чтобы не рассыпался на раскате.

– Дома-то тоже все, поди, с дровами? – осторожно спросила она. – Издалече вы?

– Пензенский, – отозвался Ларион. – Раньше нас толстопятыми дразнили.

– Пошто ж так далеко заехали?

Ларион чуть нахмурился, нагнулся, чтобы выбрать из снега конец веревки, перекинул ее через плечо, двинул сани с места и молча шел с возом, дыша ровно, будто вовсе не напрягался, только крылья носа у него сильнее побелели и покрылись морозным пушком.

Пройдя с полверсты, он остановился, снял с правой руки варежку и дыхнул на искалеченные пальцы.

– Мерзнут, – сказал он.

– Зато уж в армию ты не попал, – решилась заметить Варя в утешение. – Пальцами только отделался, а люди вон без