Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

вовсе не уничижают действительно великолепных писателей, они избрали мишенью излишний «эстетизм», главным образом в манерах Уайльда, и взаправду несносный культ, созданный оголтелыми поклонницами. В «Иоланте» (музыка Салливана здесь, пожалуй, лучшее из того, что он сделал) причудливо сочетаются действительность и фантастика, словно в шекспировском «Сне в летнюю ночь». Шотландские чванливые лорды соседствуют с феями, авторы беззастенчиво издеваются над всеми этими лорд-канцлерами, графами Маунтарра и Толлолерами. Второе действие переносится не более не менее, как в палату лордов.

Английская цензура вовсе не благоволила к создателям оперетты. Повторилась история с Оффенбахом. Попытки цензоров натыкались на неизменную симпатию к оперетте королевы и ее семьи, на восторг зрителей.

«Микадо», повторим, ни в кого не метит. Все действие происходит в Японии, ассоциаций с Англией как будто нет. Фабула, казалось бы, излишне сложна, но выстроена искусно. Япония (вряд ли XIX век), город Титипу (явно придуманный). Во дворец правителя Ко-Ко является бродячий певец-менестрель. Он рекомендуется собравшимся в зале городским сановникам как мастер на все руки: может исполнить и веселую песню, и лирическую, а если надо, и патриотическую. Молодой певец влюблен — еще ее не видя — в красавицу Юм-Юм, воспитанницу Ко-Ко. Одновременно он хочет известить последнего о решении Микадо казнить этого самого Ко-Ко за разные вины. Однако явившийся в зал Ко-Ко сообщает певцу, что все изменилось: Микадо решил не казнить Ко-Ко и даже назначил его, так сказать по совместительству, главным палачом провинции с условием раз в год производить показательную казнь. Ко-Ко также сообщает певцу, которого зовут Нанки-Пу, что предстоит свадьба: Ко-Ко женится на своей подопечной. Узнав об этом и придя в отчаяние, Нанки-Пу решает покончить жизнь самоубийством. В это время приходит новый указ Микадо: «В Титипу должна состояться казнь. Жертва безразлична». Ко-Ко и его приближенные в затруднительном положении. Кандидатов на обезглавливание под рукой не имеется. Выход найден: они казнят Нанки-Пу как бродягу. В комической сцене Ко-Ко уговаривает Нанки-Пу не возражать: ведь он так или иначе хочет покончить счеты с жизнью. А если он добровольно согласится стать жертвой, то Ко-Ко исполнит любое его желание. Нанки-Пу хочет только одного: жениться на Юм-Юм, хотя бы на время. Ко-Ко вынужден сдержать слово. Все начинают готовиться к веселой свадьбе. Но тут в Титипу является не слишком молодая столичная красавица под странным именем Катиша. Увидев ее, Нанки-Пу приходит в смятение. Дело в том, что он — вовсе не бродячий менестрель. Он — сын Микадо, который хотел женить его на этой самой Катише. Спасаясь от неугодной ему невесты, Нанки-Пу скрылся из столицы. Катиша при всех требует, чтобы Нанки-Пу вернулся к ней, и, так как он не согласен, пытается раскрыть его инкогнито. Это ей не удается: кругом радостные крики, танцы, ее не слушают. В бешенстве Катиша клянется отомстить (ее восклицания пародируют патетическую арию Амнерис). Извещенный Катишей о происходящем, в Титипу является сам Микадо. Струсивший Ко-Ко сообщает ему, что приказ выполнен. Преступник обезглавлен: это — некий бродячий певец по имени Нанки-Пу. Микадо приходит в ярость: Нанки-Пу — его родной сын. За лишение жизни наследного принца Ко-Ко в свою очередь должен быть казнен — его бросят в чан с расплавленным оловом. Ко-Ко в ужасе, но в это время на сцене появляется живой Нанки-Пу. Обрадованный отец соглашается на его брак с Юм-Юм и милует Ко-Ко, обязав его жениться на Катише.

Если вдуматься, в смущение приходишь. Интересный предмет для смеха: ванна с кипящим оловом. И вот поди ж ты, не только англичане гомерически смеялись над этими ситуациями.

(За восемь лет до премьеры «Микадо» в Париже, в театре «Буфф Паризьен», уже не оффенбаховском, была поставлена оперетта Эммануэля Шабрие «Звезда» — либретто авторов «Жирофле-Жирофля» Летерье и Ванлоо. Сюжет по меньшей мере удивительный: мифический король Уф I тешит себя тем, что ежегодно в день своего рождения казнит первого попавшегося бедняка. Жребий падает на молодого разносчика по имени Лазури. Голова его уже должна расстаться с телом — как вдруг прибегает придворный астролог с ужасным сообщением: согласно гороскопу, звезда обреченного и звезда Уфа I совпадают и в день смерти разносчика умрет и король. Все мигом меняется, напуганный властелин приказывает беречь бедняка как зеницу ока. Стоит Лазури чихнуть, как начинается форменный переполох, он закашлял — и придворные падают в обморок. Благодаря остроумному либретто и прелестной музыке Шабрие оперетта стала чрезвычайно популярной, о ней не могли не знать Гилберт и Салливан.)

Весь мир смотрел «Микадо». Музыка оперетты, конечно, почти ничего общего не имеет с мелодиями Японии. Это чисто английские песенки, свидетельствующие о наличии большого и веселого дара композитора, ими щедро уснащена вся оперетта, и в этом видна традиция английского мюзик-холла. Вряд ли хоть одна из этих арий или какой-либо из дуэтов может сравниться с признанием Периколы или дуэтом в «Цыганском бароне», но мотивы Салливана, несомненно, доходчивы, легко становились фольклором, не случайно музыкой его восхищались и Сен-Санс и Дебюсси.

Известно, что увлечение «Микадо» проникло почти сейчас же за лондонской премьерой в Россию. Оперетту поставили любители — дети купца Алексеева; будущий создатель МХТ Константин был без ума от английской новинки. В доме Алексеевых у Красных ворот кипела работа. Отец Станиславского не без юмора пишет к жене: «У нас, надо тебе сказать, микадное помешательство, слово „Микадо“ не сходит с уст… а упражнения с веером обуяли всех. Приходим к Нюше — веера, приходим домой — веера, наконец, вчера вечером приехал Данцигер — тоже с веером, — одним словом, ветру много».[35]

О тщательности постановки Алексеевского кружка Константин Сергеевич вспоминает:

«На всю эту зиму наш дом превратился в уголок Японии. Целая японская семья акробатов, работавших в местном цирке, дневала и ночевала у нас: японцы научили нас всем их обычаям: манере ходить, держаться, кланяться, танцевать, жестикулировать веером и владеть им… Женщины ходили по целым дням со связанными в коленях ногами; веер стал необходимым, привычным для рук предметом… Возвращаясь домой после дневных занятий, мы облачались в наши японские репетиционные костюмы и ходили в них весь вечер до ночи, а в праздники — и целый день. За семейным обеденным или чайным столом восседали японцы с веерами, которые все время как бы фыркали или трещали при резком открывании или закрывании их.

У нас были японские танцклассы, и женщины изучили все обольстительные приемы гейш. Мы умели в ритм поворачиваться на каблуках, показывая то правый, то левый профиль, падать на пол, складываться пополам, как гимнасты, бегать в такт мелкой походкой, прыгать,