Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

Он нам поведал, что фарсы, непристойные хоры, насмешки и гротескные изображения имеют свое капище, свой пандемониум. Если Его Высочество изволит взглянуть на галоп в танцевальной зале Мюзара, он вернется на родину, имея ясное представление о здешней стране и здешней кутерьме[461].

Принц так страстно захотел побывать на балу, что, хотя удовлетворить его желание было чрезвычайно трудно, советники не могли не повиноваться; они понимали, как сильно уклоняются от своих секретных инструкций, но разве наследнику престола не полезно расширять свои познания?

Последнее письмо принца к отцу

Ах, батюшка, Мюзар есть Мюзар, а корнет-а-пистон есть музыка его[462]. Да здравствуют карнавальные костюмы грузчиков![463] Вы бы разделили мой восторг, когда бы, подобно мне, увидели этот галоп! Поэт сказал, что мертвые скачут скоро[464], но живые, особенно те, кто умеет жить, скачут куда скорее! Карнавал, Государь, есть единственное, в чем Люди превзошли Животных, этого отрицать нельзя! Именно карнавал дает нам твердую уверенность в родстве человеческого мира со звериным, ибо в этот момент в Человеке обнаруживается такое множество звериных страстей, что сомневаться в его близости к нам становится уже невозможно[465]. В этой чудовищной сутолоке, когда самые выдающие жители здешней столицы одеваются в лохмотья и предстают в виде отвратительном или причудливом, я увидел вблизи ту, кого люди именуют Львицей, и вспомнил старую историю о влюбленном Льве[466], которая мне так нравилась в детстве. Но теперь эта история кажется мне смешной выдумкой. Львица такого сорта не способна свести с ума настоящего Льва.

Глава четвертаяКак принц Лео понял, что он совершенно напрасно сорвался с места и что ему куда лучше было бы оставаться в АфрикеДонесение четвертое

Государь, на балу Мюзара Его Высочество наконец смог столкнуться лицом к лицу с парижским Львом. Встреча эта произошла совсем не так, как бывает на театре: настоящий Лев бросился бы в объятия принца, а Лев парижский, увидев, с кем имеет дело, побледнел и едва не лишился чувств. Впрочем, он пришел в себя и решил спор… силой, скажете вы? Нет, Государь, хитростью.

– Сударь, – сказал ему Ваш сын, – я желаю знать, на каком основании вы именуете себя нашим именем.

– Сын пустыни, – отвечал парижский житель самым смиренным тоном, – имею честь вам заметить, что вы зоветесь Львом, а мы зовем себя Лайонами, на английский манер[467].

– В самом деле, – сказал я принцу, пытаясь уладить дело, – Лайон ведь вовсе не ваше имя.

– Вдобавок, – продолжал парижанин, – разве можем мы сравняться с вами силой? Мы едим мясо вареным, а вы – сырым. Вы не носите перстней.

– Нет, – возразил Его Высочество, – подобные доводы меня не удовлетворяют.

– Но мы же разговариваем, – сказал парижский Лев, – а в разговоре рождается истина. Смотрите сами: разве есть у вас столько разных щеток для вашего туалета? А у нас есть круглая щеточка для ногтей, плоская для рук, горизонтальная для зубов, жесткая для кожи, двусторонняя для волос! Есть у вас кривые ножницы для ногтей и прямые для усов? а семь флаконов духов с разным запахом? Платите вы ежемесячно специальному Человеку, который бы заботился о ваших ногах? Да вы вообще знаете, что такое педикюр? У вас даже штрипок нет, а вы требуете объяснить, почему нас называют Львами! Извольте, я Вам объясню: нас называют Лайонами, потому что мы ездим верхом, пишем романы, беззаветно следуем моде, ходим не так, как все люди, и вообще милейшие существа в мире. Вы не задолжали портному?

– Нет, – отвечал принц пустыни.

– Ну вот! что же в таком случае между нами общего? Умеете вы править тильбюри?

– Нет.

– Итак, вы сами видите, что все наши достоинства решительно противоположны Вашим отличительным свойствам. Умеете вы играть в вист? Бывали в Жокей-клубе?

– Нет, – отвечал посол.

– Вот видите, любезнейший, а между тем вист и клуб суть два краеугольных камня нашего существования. Кроме того, мы незлобивы, как Овечки, а вы, пожалуй, не отличаетесь чрезмерной кротостью.

– Вы, может быть, скажете, что не сажали меня под замок? – спросил принц, которого учтивость собеседника начинала уже выводить из терпения[468].

– Пожелай я даже посадить вас под замок, я бы не смог этого сделать, – отвечал лже-Лев, поклонившись до земли. – Я ведь не правительство.

– А на что было правительству сажать Его Высочество под замок? – осведомился я в свой черед.

– Правительство порой имеет свои резоны, – отвечал сын Парижа, – но никогда их не оглашает.

Судите сами, в какое изумление привели принца эти подлые речи. От удивления Его Высочество опустился на четыре лапы.

Парижский Лев воспользовался этим, поклонился, сделал пируэт и исчез.

Его Высочество, Государь, счел, что больше ему в Париже делать нечего, что Звери совершенно напрасно интересуются Людьми, что можно спокойно предоставить им забавляться своими Крысами и Львицами, тростями и позолоченными игрушками, тесными экипажами и узкими перчатками, что лучше было Его Высочеству не расставаться с Вашим Величеством и что самое правильное для него – воротиться в пустыню[469].

Через несколько дней в марсельском «Семафоре»[470] можно было прочесть:

«Вчера принц Лео проехал через наш город и направился в Тулон, откуда он намерен отплыть в Африку. Говорят, что причина этого поспешного отъезда – смерть его царственного родителя».

Льву нужно умереть, чтобы его оценили по заслугам. Газета прибавляла, что смерть эта опечалила многих жителей Львивии и привела всех в великое замешательство.

«Возбуждение умов так велико, что вот-вот может вспыхнуть всеобщий мятеж. Многочисленные поклонники старого Льва в отчаянии. Что с нами станется? – восклицают они. Уверяют, что Пес, служивший толмачом принцу Лео и бывший подле него в ту самую минуту, когда наследник престола получил роковое известие, дал ему совет, прекрасно рисующий то безнравственное состояние, до какого опустились парижские Псы. “Принц, – сказал Пес, – если не можете спасти все, спасайте кассу!”»[471]

Итак, продолжает газета, вот единственный урок, который юный принц вывез из хваленого Парижа. Миром будет править не Свобода, а паяцы».

Весь этот рассказ, возможно, – самый настоящий «пуф», то есть выдумка, потому что в Готском альманахе[472] мы не нашли династии Лео.

Де Бальзак

К ЧИТАТЕЛЯМ

Любезные читатели, это еще не конец.

Нам осталось пройти последнюю часть пути, не лишайте же нас вашего доверия: мы больше не робкие путники, бредущие без провожатого по неизведанному краю, теперь мы знаем, куда намерены вас привести; мы изучили ваши вкусы и можем, не боясь обмануть вас и обмануться сами, обещать вам золотые горы – настоящие горы из настоящего золота. Перья наших корреспондентов изострились, число их увеличилось; нас стало больше, и мы стали лучше, мы приготовили для вас подлинные сокровища!

Что же до Гранвиля, не говоря уже о том, что у него наготове портреты и сцены, в которых вы будете иметь удовольствие узнать тех из ваших друзей и соседей, кого еще не видели, и в которых ваши соседи и друзья, со своей стороны, будут иметь счастье узнать вас самих, мы полагаем своим долгом сообщить вам, что он открыл новый способ покрывать белую бумагу черной краской и забавлять вас, любезный читатель, и вас, любезная, дражайшая читательница, так, как еще не забавлял никого. Увидите сами.

Итак, доброй ночи, друзья читатели; разойдитесь по клеткам, закройте их на замок, спите крепко, наслаждайтесь хорошими снами, и до завтра[473].

Павиан, Попугай и Петух, главные редакторыС подлинным верно П. – Ж. Сталь

Итак, доброй ночи, друзья читатели; разойдитесь по клеткам, закройте их на замок, спите крепко, наслаждайтесь хорошими снами, и до завтра

Расклейку поручили Пираму, бывшему приказчику Бертрана, который посулил новому правительству использовать клей в два раза более прочный, чем у его бывшего хозяина

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СНОВА РЕВОЛЮЦИЯ![474]

Всем Животным

Ботанический сад, 26 ноября 1841 года

Выдавая в свет вторую часть нашей национальной истории, мы надеялись заложить основания, на которых воздвигнется однажды здание нашей конституции, когда внезапно предзнаменования, не сулящие, увы, ничего хорошего, вселили в нас тревогу относительно судеб звериного общества.

В ту пору, когда мы меньше всего этого ожидали, черные тучи явились на горизонте и, затянув небо, в одно мгновение превратили день в ночь.

Наши ученые астрономы, которые как раз готовились сделать важное открытие в сидерологии[475] и доказать, что, в противовес общепринятому заблуждению, день да ночь, сутки не прочь, с радостью воспользовались этим случаем сделать новый шаг в науке и, вооружившись подзорными трубами, взобрались на острие громоотвода, где устроили обсерваторию.