Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

болотам в поисках твёрдой земли, и всё никак не находил её… Роберт Вокенен вспомнил вдруг эту песенку — а ведь как похоже на его теперешние злоключения…

Чёрт… Задумавшись, он наступил мимо очередного куста, едва не оставив обувь в земле при этом. Туфлю моментально обклеило липкой землёй по краю подошвы… и, счищая эту тяжеленую лепёху, ему пришлось шаркать по целому ряду картофельных кустов. Ботва их хрупала и уминалась. Почва здесь была более сырой и податливой — с треском давились клубни в вязкой толще под кустами.

От куста к кусту, — напевал Роберт Вокенен, припоминая новые слова из той песенки… — от кочки к кочке…

…Где гибкие ивы клонились мостами на зеркало ржавой воды…

Да, этот парень, что написал песню — знал, о чём толкует… или же у него совершенно потрясающее воображение. Роберт Вокенен откашлялся и сплюнул под ноги на ходу.

Дождь вроде бы заканчивал трепать ему нервы — ещё кое-где полоскал над полем, ещё добавлял на непокрытую плешь Роберта Вокенена скользкой влаги, ещё надувался пузырями на плешах земляных, между распростертых изломанных плетей…, но делал это уже как-то без особого энтузиазма — вяло, словно отрабатывая повинность.

Тучи понемногу расползались, освобождая небеса над головой. В облачные прорехи поспешно залетал ветер — сносил падающий дождь в сторону и холодил раскисшую паклю на голове Роберта Вокенена.

Проклятое картофельное поле, наконец, закончилось — аккуратно в то самое время, когда Роберт Вокенен припомнил слова последнего куплета.

Там говорилось о первом шаге на твёрдую землю. Шаге, который странным образом оказывался и первым, и последним. Одна нога в раю земном, другая — в мокрой преисподней… и как понять — иссякло или началось?

Как-то больно мудрено, но смысл был примерно такой.

Роберт Вокенен настолько приободрился, что даже принялся насвистывать этот мотивчик. Что-то ему мешало — до и дело заклеивало рот, протестующее трепетало на щеке. Роберт Вокенен вспомнил — чертыхнулся и, наконец, содрал пальцами осточертевший прилепившийся лист. Вот же — прилип, как к жопе… Он осёкся, хрюкнул горлом, а потом не сдержался и снова захохотал в голос… Надо же… ох… Он выбрался. Выбрался, наконец, на твёрдую дорогу.

Несмотря на количество воды, упавшей сегодня с неба — эта дорога оставалась твёрдой… туфли совсем не проваливались, и сквозь подошвы чувствовались острые гранулы щебня, схваченные окружающей грязью в надёжный, слабо подверженный намоканию монолит.

Должно быть, это хитрые фермеры натаскали щебня с федеральной насыпи и укрепили им собственную дорогу.

Что ж, — порадовался за них Роберт Вокенен, — вот тут они молодцы. Нужно пользоваться теми возможностями, что даёт судьба… Как там говорится? Подбирать все пряники, упавшие с воза? Да, так правильно.

Так же, как делал это Серый Человек — Роберт Вокенен тоже запрокинул лицо кверху и подставил его скупым остаткам дождя…

Он стоял так долго и обессиленно — чувствуя, как вода, та горячая и солёная влага его сегодняшних болезненных уроков — стекает по саднящей коже и набегает за шиворот…

Глава 12. Бобби-Синкопа

Первым делом он попытался как следует вправить выбитые из суставов пальцы.

Ему уже приходилось однажды делать такое — нужно очень сильно надавить вот здесь… и потянуть, пока боль не станет нестерпимой…, а затем одним решительным движением вернуть сустав на место.

Тогда, в первый раз, Бобби-Синкопа справился с вывихом довольно легко — так, что и сам не ожидал.

Это было очень давно… он уже и не помнил всех подробностей. Один из первых его далёких пеших походов. Вроде бы он в сумерках споткнулся обо что-то и неуклюже упал, опираясь на одну руку. А когда поднялся и посмотрел — указательный палец выглядел как-то не очень хорошо… по крайней мере указывал в совершенно нелепом направлении.

Тогда, в молодости — подобное казалось не более, чем забавным. Он даже, помнится, потратил несколько минут на кривляние и хохот — целился пальцем куда-нибудь, и угорал над тем, что получалось. Смех, да и только… И вправился тот палец вполне гладко — щёлк, и он на месте. Не было ни опухоли, ничего такого — он почти тут же, немедленно, ощутил потребность в мелодии и опустил руку на струны… и всё двигалось, как надо — точно по аккордам и вовремя…

Всё потому, — с сожалением подумал Бобби-Синкопа, — что я тогда был молод тогда…

Не совсем юнец, но всё-таки молод — сны были длинные и кровь… такая живая. И заживало всё — просто как на собаке.

Он улыбнулся и потёр щетину тыльной стороной ладони.

Кто же знал, что однажды старые псы принимаются зализывать рубцы, оставшиеся с юных лет?

Позже этот выбитый из сустава указательный палец — дал о себе знать. Бобби-Синкопа стал старше, вынужден был ухаживать за кистями и долго боролся с профессиональными заболеваниями гитаристов — всеми этими остеохондропатиями… Странное дело, этот указательный — словно состарился быстрее всех прочих пальцев…

Оказывается — так бывает. Порой некоторые особо хитрые аккорды уже давались Бобби-Синкопе с трудом. Но удивительно было ещё и то, что в них вообще стала возникать потребность. Когда он был молод, он играл совершенно другую музыку.

Всё было намного проще тогда — как снег падали мелодии.

Он мог написать новую вещь хоть где — сидя на ступеньках придорожной закусочной, например. Абсолютно не тяготясь присутствием людей — лишь только подбирая ноги, когда другие посетители входили и выходили. Ему не нужны было тогда ни одиночество, ни кюммель. Он не стоял часами у витрины, разглядывая этикетки, мысленно прикладывая под язык экзотичные названия и прислушиваясь к себе — бутылки любого местного пива было вполне достаточно. Он ставил её, не допитую и до половины, около своих ног, и клал руку на струны…

Он помнил, что ощущал тогда эту потребность ежеминутно. Она постоянно была с ним. Достаточно было чуть посильнее ворохнуть маетную мембрану в груди, сделать следующий вздох чуть более глубоким… Посмотреть, например, как садится солнце за бетон автострады… или, если заката не предполагалось прямо сейчас — просто посмотреть на небо. Да, куда угодно посмотреть: на небо, на далёкий асфальт, на лес, темнеющий вдали, на колесо буса, подкатившего к посадочной площадке — разгоряченная пыльная резина, всякие мелкие камушки, что, подпрыгнув, ложатся в тень остановившегося колеса…

Достаточно было посмотреть в лицо молоденькой официантке… услышать, как шуршит её передник, когда она тащит ему скворчащий бутерброд, прямиком со сковороды.

Посмотреть на разморенного старого пса в тени.

На чёрную птицу, разевающую клюв на приближающийся