Скорби Сатаны - Мария Корелли

– Сегодня вечером я совершил ошибку, – продолжал Лусио. – Мне не следовало петь эту «Последнюю любовную песню». Дело в том, что слова были написаны одним из бывших поклонников ее светлости, и она считала, что никто на свете, кроме нее самой, никогда не видел этих строк. Ей хотелось узнать, знаком ли я с человеком, который их сочинил. Я ответил, что знаком, и очень близко. Как только я стал рассказывать, откуда я так хорошо его знаю, у нее начались страшные конвульсии, на чем наш разговор и прервался.

– Она выглядела ужасно!

– Парализованная Елена из современной Трои? Да, ее лицо в последнее время нельзя было назвать привлекательным. Красота в сочетании с пороком часто заканчивается конвульсиями, неподвижным взглядом и параличом, то есть подобием смерти. Это месть Природы за поруганное тело. И уверяю вас, месть Вечности нечистой Душе чрезвычайно похожа.

– Откуда вам знать об этом? – спросил я с невольной улыбкой, любуясь его прекрасным лицом, выражавшим совершенное здоровье и блестящий ум. – Ваши нелепые фантазии о душе – единственные следы душевного расстройства, которые я замечаю в вас.

– В самом деле? Тогда я рад, что в моем характере есть что-то от безумца, ведь мудрость становится возможна только благодаря существованию ее противоположности. Признаюсь, у меня странные, очень странные представления о душе.

– Они кажутся мне вполне извинительными, – сказал я со смехом. – Боже, как я был слеп в своем высокомерии! Я готов все вам простить ради вашего голоса. Я не льщу вам, Лусио, вы поете как ангел.

– Не надо прибегать к таким нелепым сравнениям, – ответил он. – Вы когда-нибудь слышали, как поют ангелы?

– Да! – ответил я с улыбкой. – Сегодня вечером!

Он смертельно побледнел, а потом принужденно засмеялся.

– Весьма откровенный комплимент! – сказал он и вдруг с какой-то грубой поспешностью опустил окно кареты, хотя ночь была очень холодная. – Душно, пусть будет побольше воздуха. Посмотрите, как сияют звезды! Они похожи на королевские драгоценности – регалии Божества! Сильный мороз подобен тяжелым временам: то и другое заставляет яснее различать высокие явления. Вон там, вдалеке, блестит еле заметная звезда: сейчас она красная, как уголек, а вот становится синей, как молния. Я всегда различаю ее, хотя многие не могут. Это Алголь, звезда, которую суеверные люди считают злой. Я люблю ее главным образом из-за дурной репутации, но она, несомненно, оклеветана. Там может находиться холодный угол ада, где скорбные души заморожены во льду, образованном из их собственных застывших слез. А может быть, это подготовительная школа для тех, кто воспарит к Небесам, – кто знает! А вон там сияет Венера, – это ваша звезда, Джеффри! Она ваша, потому что вы влюблены, мой друг! Признавайтесь! Это правда?

– Не могу сказать с уверенностью, – не сразу ответил я. – Это слово – «влюблен» – недостаточно для определения того, что я чувствую…

– Вы уронили вот это, – сказал вдруг князь, поднимая с пола кареты увядший букетик фиалок и поднося его мне.

Он улыбнулся, услышав вырвавшееся у меня восклицание. Это было украшение леди Сибил, которое я случайно выронил. Лусио, несомненно, знал об этом. Я молча взял букетик из его рук.

– Милый мой, не надо скрывать свои намерения от лучшего друга, – сказал он серьезно и ласково. – Вы хотите жениться на прекрасной дочери графа Элтона. И вы женитесь, поверьте мне! Я сделаю все возможное, чтобы ваше желание исполнилось.

– Вы мне поможете? – воскликнул я с нескрываемым восторгом, понимая, какое влияние он имел на отца Сибил.

– Помогу, обещаю, – серьезно ответил он. – Уверяю вас, что этот брак придется мне по сердцу. Я сделаю для вас все, что в моих силах, а ведь я на своем веку устроил немало браков!

Сердце мое забилось от ощущения торжества. При прощании я горячо пожал руку князя и сказал, что искренне благодарен судьбе за такого прекрасного друга.

– Благодарен… кому? Как вы сказали? – спросил он, странно взглянув на меня.

– Судьбе – Паркам!

– Серьезно? А мне кажется, что эти сестры весьма уродливы. А не они ли – те самые призраки, которые навестили вас прошлой ночью?

– Боже упаси! – вырвалось у меня.

– Бог никогда не запрещает исполнения собственных законов! – ответил Лусио. – В противном случае он погубил бы самого себя.

– Если только он действительно существует, – заметил я небрежно.

– Воистину так! Если…

И с этими словами мы разошлись по своим апартаментам в «Гранд-отеле».

XV

После этого вечера я сделался постоянным и желанным гостем в доме лорда Элтона и вскоре установил самые теплые отношения со всеми членами его семьи, включая даже суровую и набожную мисс Шарлотту Фицрой. Было заметно, что мои матримониальные устремления не остались тайной, однако поощрения, которые я получал от самой леди Сибил, выглядели настолько незначительными, что у меня возникали сомнения в том, что мои надежды на ее завоевание когда-либо осуществятся. Зато старый граф не скрывал восторга от перспективы видеть меня своим зятем. Такие богачи встречаются не каждый день, и даже если бы я был не «писателем», а мошенником, зарабатывающим на скачках, или отставным жокеем, то с пятью миллионами в кармане все равно считался бы желанным претендентом на руку леди Сибил.

Князь Риманес теперь почти не ездил со мной к Элтонам, ссылаясь на многочисленные неотложные дела и светские мероприятия. Нельзя сказать, что я сильно горевал об этом. Я испытывал восхищение и уважение по отношению к Лусио, но его необычайная физическая красота и чарующие манеры невыгодно оттеняли мою всего лишь «привлекательную» внешность, и мне казалось, что в его присутствии ни одна женщина не отдаст мне предпочтения. При этом я не боялся, что он когда-нибудь выступит в качестве моего соперника: слишком глубокой и искренней была его антипатия к женщинам. В этом отношении его чувства были так сильны и страстны, что я задавался вопросом, почему светские сирены, жадно добивавшиеся его внимания, остаются слепы и не замечают холодного цинизма, проступавшего за кажущейся любезностью князя? Почему они не чувствуют язвительных насмешек в его комплиментах и ненависти, вспыхивающей в его глазах при выражении почтительного восхищения? Однако не мое дело было открывать глаза тем, кто не мог или не хотел видеть бесконечную изменчивость нрава моего друга. Я не обращал на нее особого внимания даже в тех случаях, когда перемены его настроения задевали меня самого, потому что привык к ним. Лусио словно бы пробегал пальцами по всей гамме человеческих чувств, а я, поглощенный своими планами, не слишком старался понять человека, который всего за пару месяцев стал