Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

В одно студеное, но ясное утро Ангелина и Марианна вышли на улицу. До полной весны было еще далеко, лед на реке держался, только подплыл голубой водой. Но серые тени на снегу и оголившиеся завалинки говорили о том, что еще неделя – и быть ростепели.

Накануне посыльная из правления колхоза принесла для Марианны ордер на калоши.

– Председатель, Федор Абросимыч, вам отхлопотал. Бежите в магазин, выкупайте.

А уходя, предупредила с серьезностью:

– Глядите не сменяйте на что: у председателя у самого дети разутые.

На мысках калош играло черное солнышко, внутри алела мохнатая подкладка. Это были игрушки, а не калоши. Марианна до самого вечера не выпускала их из рук.

– Обула тебя советская власть! – усмехаясь, заметил Рядков. – Ну-ка, дай погляжу.

Но Марианна прижала калоши к груди и сказала мужественно:

– Это мои личные калоши. Пожалуйста, их не трогайте.

…Ради первого дня мачеха могла б и проводить Марианну до школы. Но она ступила всего несколько шагов от калитки и сказала, пряча лицо в платок:

– Ты иди одна. Тут ведь недалеко. Смотри снегу не набери в калоши.

Марианна побежала, а когда оглянулась, мачеха, хоронясь посторонних взглядов, поспешно закрывала за собой высокую калитку.

– Ну что, проводила? – спросил с печи Рядков. У него ныли ноги, с вечера он принял какой-то «состав», а теперь прогревался.

Ангелина, не ответив на вопрос, молча раздевалась. Давно не мытые, но все еще красивые волосы свалились ей на плечи.

Рядков привык к ее неразговорчивости. На его собственную словоохотливость это не влияло.

– Я те вот что скажу: ты эту девчушку за собой не закрепляй, – посоветовал он, растирая ладонью сучковатые коленки. – Отец жив останется, а нет – государство воспитает, у него карман большой. Тебе, дай бог, самой как-нибудь прожить. К труду ты неспособная.

– Это не ваше дело совсем, – неприязненно сказала Ангелина.

– Как же не мое? Я ведь вас обоих кормлю.

Рядков слез с лежанки и заковылял в сени вытрясать самовар. А Ангелина взяла гребень и подошла к зеркалу. От печного жара и копоти зеркало стало грязно-свинцового цвета, и смотреться в него было все равно что в стоячую болотную воду.

Но в избе в это утро было очень много солнца, так что и в этом зеркале Ангелина увидела свое большое белое лицо с нечеткими, очень бледными губами. Под глазами и у рта, как грязь, легла тень.

– Хороша, хороша, – заметил Рядков, застав Ангелину у зеркала. – Садись кашу есть.

Ангелина не была голодна. Но она по привычке взяла ложку и пододвинула чашку к себе поближе, так что Рядкову нужно было тянуться через весь стол. Но он ел мало, как больной или маленький ребенок. Только два раза протянул свою длинную, худую, как кнутовище, руку, а потом вовсе положил ложку. Ангелина молча съела всю кашу одна, до последней крупки.

Внезапно подняв голову, она увидела, что Рядков смотрит на нее в упор.

– Ты дальше-то жить со мной будешь? – спросил он тихо и даже ласково. – Не обманешь?

И, не получив ответа, глубоко и нервно вздохнул.

– Я ведь тебя, дуру, люблю! Не было бабы, окромя супруги, какую бы я целовал. А тебя целую!

Ангелина опять ничего не сказала, и он вдруг вскрикнул:

– Чего молчишь-то? Я с тобой разговариваю!

Она вздрогнула, но ответила достаточно дерзко:

– Что же я, должна теперь всю жизнь в четырех стенах сидеть? Я хочу хоть людей видеть.

Рядков вскочил, загремел посудой, забегал. Его черная высокая тень заметалась вслед за ним по избе.

– Да куда ты годишься – на люди-то тебя пустить? Учительница из тебя, сам слышал, никудышная, любой сопливый мальчишка тебя просмеет. Никакой работы не знаешь, барыня на вате! Тебе только в постельницы и идти, куда больше-то!

Он забросал ее обидными словами, но чем больше злился сам, тем злее и бледнее становилось лицо Ангелины.

– Вы – кретин! – негромко, но жестко сказала она.

– От хретины слышу, – уже более миролюбиво отозвался Рядков. И вдруг неожиданно заулыбался: – Зря кусаешься. Нам с тобой в ладу надо жить. Кто тебя еще прилюбит, кому нужна?

– Напрасно вы так думаете, – все еще зло сказала Ангелина. – И без вас мне помогут.

Он покачал головой.

– Это кто ж тебе поможет? Помогают таким, какие работают, для государства стараются. А вы кто? Вы бары белорукие!

Ангелина подавленно молчала. Но обида росла, колола и душила.

– Ну, хорошо, я барыня, – тихо сказала она. – А вы? Вы раньше истязали людей, а теперь меня мучаете. Вам ведь все равно, что сейчас война, что люди переживают такое горе…

Рядков только усмехнулся.

– Ты уж шибко переживаешь! Как припекло, ты юбку подобрала – да дралка! Чего же ты, такая сознательная, за родину грудью не стала?

– Ведь я же женщина, – слабо возразила Ангелина.

– Ваша сестра сейчас тоже в ход идет. Вон в газете пишут, что немцы девку одну словили да в петлю. А она одно торочит: «Да здравствует советская власть!» Ты, чай, такого и во сне не видела.

Ангелина сидела, опустив непричесанную, будто побелевшую голову.

– Тут вы правы, – тихо сказала она. – Я этого не могу…

Рядков торжествовал:

– То-то! Ну и помалкивай тогда.

Выпив стакан пустого чая, он начал собираться на работу. Еще раз натер себе чем-то пахучим опухшие коленки, обернул их шерстяными лоскутами и, поскуливая и ругаясь, сунул ноги в валенки, натянул рыжий от глины ватный пиджак, надел старую-престарую шапчонку на заплешивевшую голову и подвязал фартук.

– Ладно, пойду, – сказал он, забирая мастерок и другой печной инструмент. – Ты уж без меня не скучай. – И потянулся, чтобы поцеловать на прощание.

«Не скучай!..» Он еще думает, что она может без него скучать, как верная жена без мужа или собака без хозяина!

Рядков ушел, а Ангелина так и сидела у стола с неприбранной посудой. В низкие окна ударяли широкие полосы света и преломлялись на грязном щелястом полу. Все, что стояло, лежало, висело в этой избе, вдруг показалось ей таким нечистым, непромытым и безобразным, что у нее не было больше сил смотреть.

Глаза Ангелины невольно остановились на сундуке. Он был большой, окованный железными полосами, с массивной накладкой и надежным амбарным замком. Это от нее, с которой он спит, прячет Рядков свои «богатства». Наверное, было бы справедливо принести тяжелый колун и сбить прочь этот замок. Хотя бы для того, чтобы одеть девочку. Почему она должна мерзнуть? В чем она виновата?

…Это ужасно, что здесь такие долгие, как испытание, нестерпимые, холодные зимы! Ангелина почти с