Больше, чем любовь - Даниэла Стил

Она пошла в гостиную, зажгла лампу и медленно опустилась на стул. Листок распечатался едва ли не сам собой. Глаза только всматривались в текст, а сердце уже упало, легким не хватало воздуха. Не может быть… этого просто не могло случиться. Пять лет назад… он сумел выжить, спастись с тонущего «Титаника»! Погибнуть теперь!

«С прискорбием сообщаем, что ваш брат, рядовой Филипп Бертрам Уинфилд, пал смертью храбрых на поле боя в Камбре 28 ноября 1917 года. Министерство сухопутных сил США выражает соболезнование вашей семье…»

Подпись ни о чем ей не говорила. Она перечитала текст раз десять, с трудом сдерживая рыдания, затем встала и погасила свет.

Слезы струились по щекам, когда она поднималась по лестнице. В этом доме он жил. Они росли вместе… и вот – он никогда не вернется домой… как родители… пять лет жизни у судьбы взаймы. Долгий срок, чтобы стать мужчиной, которому было суждено погибнуть от руки немецкого солдата.

Молча обливаясь слезами, с телеграммой в руке, она заметила вдруг детское лицо, которое в упор смотрело на нее из темноты. Алексис. Сколько она уже так стоит, пристально глядя на нее? Девочка поняла: случилось нечто ужасное, – но не осмеливалась подойти к сестре. Эдвина протянула к ней руки, и Алексис догадалась – Филиппа больше нет. Очень долго они стояли в коридоре, обнявшись. Потом Эдвина осушила слезы и отвела Алексис к себе в спальню. Они легли вместе и, прижавшись друг к другу, словно заблудившиеся в лесу дети, пролежали так до самого утра.

Глава 22

– Алло, алло! – Эдвине приходилось кричать. Слышимость была отвратительная, но она должна была дозвониться. Пришлось ждать два дня, пока Джордж доберется до кампуса после Дня благодарения. Наконец на том конце провода, в трех тысячах миль, кто-то ответил. – Будьте добры, мистера Уинфилда!

Время шло: кто-то побежал за Джорджем, – наконец в трубке послышался голос брата.

– Алло! – В трубке была тишина, и он решил, что их просто разъединили, но Эдвина не решилась заговорить сразу: было очень тяжело сообщать брату такое… Но ей было страшно представить, каким ударом было бы для него получить телеграмму. А письмо придет только через несколько дней. Джордж имел право знать, как узнали младшие… они плакали целыми днями. Снова эти слезы! Пять лет назад они уже оплакивали тех, кого любили.

– Джордж, это Эдвина, слышишь меня?

Он едва различал ее голос сквозь треск помех.

– Да! Что-то случилось?

Язык ей не повиновался. Душили слезы. Наверное, зря она ему позвонила.

– Филипп… – Она могла бы не продолжать, он понял все: кровь застыла в его жилах. – Два дня назад мы получили телеграмму, – выдавила она сквозь рыдания. – Убит… во Франции… – Ей вдруг показалось важным сообщить ему подробности. – Пал смертью храбрых…

Больше ничего сказать она не смогла. А дети стояли на лестнице и смотрели на нее.

– Я немедленно еду домой, – решительно воскликнул Джордж, чувствуя, как по щекам текут слезы.

Теперь они оба плакали. Алексис медленно пошла наверх, туда, куда не заходила уже давно. Ей хотелось побыть одной, подумать о старшем брате.

– Джордж, – попыталась возразить Эдвина, – это вовсе не обязательно… мы справимся…

Она говорила и сама не верила в свои слова.

– Я тебя люблю… – Джордж плакал, уже не стесняясь своих слез, думая о Филиппе и Эдвине, обо всех. Как несправедливо! Эдвина была права: не следовало его отпускать. Слишком поздно он это понял. – Я буду дома через четыре дня.

– Джордж, может, не надо… Как же учеба?

– Все, пока. Привет малышне.

В трубке раздались гудки, а Эдвина, тяжело вздохнув, все сидела, сжимая ее в руках. Бедный мальчик! Как же она не сумела его удержать…

На ступеньке лестницы сидели Фанни и Тедди и тихо плакали. Она обняла малышей и хотела было развести по комнатам, но это оказалось невозможным, и в эту ночь они легли все вместе. За Алексис Эдвина не беспокоилась: где находится сестра, она знала и понимала, что ей нужно побыть одной. Так или иначе, каждый из них сейчас думал о Филиппе.

В ту ночь они допоздна не спали и говорили о нем: вспоминали, как любили его, каким он был высоким и красивым, добрым и серьезным, ответственным и воспитанным, какое любящее сердце у него было. Эдвина могла бы привести бесконечный список его достоинств, и сердце у нее разрывалось при мысли, что Филиппа больше нет.

Обнимая малышей в своей постели, Эдвина вдруг представила, будто они снова в спасательной шлюпке – испуганные, одинокие, – и жмутся друг к другу среди бурных волн, не зная, выживут ли, увидятся ли с остальными. Только на этот раз она знала, что эта разлука – навеки.

Прошло четыре долгих печальных дня, наполненных слезами, беспомощным гневом и ожиданием приезда Джорджа. И с его приездом дом и вправду ожил. Джордж носился вверх-вниз по лестнице, хлопал дверьми, вихрем врывался в кухню. Эдвина невольно улыбалась, просто наблюдая за ним, а, когда малыши уже спали наверху в своих кроватках, призналась:

– Я рада, что ты приехал. Здесь так одиноко без него. Вдруг все стало… по-другому, ведь я знаю, что его… больше нет, что он никогда не вернется. Я даже не могу заставить себя зайти в его комнату.

Джордж понял. Он и сам с трудом сдерживал слезы, но приказал себе держаться.

– Как странно, правда? Как будто он жив… где-то далеко… И я жду, что вот сейчас он войдет. Только ведь он не вернется, правда? Или, может быть, а?..

Она покачала головой, не переставая думать о Филиппе. Как серьезно он относился ко всему, чем занимался! На него всегда можно было положиться, и он так здорово помогал ей с детьми.

– Вот так же я вспоминала про маму и папу… про Чарлза, – призналась Эдвина. – Убеждала себя, что однажды они все-таки вернутся, но чуда не случилось…

– Наверное, я тогда не слишком хорошо осознавал происходящее, – тихо сказал Джордж, который начинал лучше понимать сестру. – Как же ты смогла это пережить: гибель родителей, Чарлза и все остальное. Ты ведь никогда никого не замечала… я имею в виду, после него.

Джордж знал, что сестра нравилась Бену, но Эдвина его так и не полюбила, а других достойных поклонников у нее за все эти годы так и не появилось.

Улыбнувшись, она покачала головой.

– Наверное, я больше никого не полюблю. Возможно, Чарлз был любовью всей моей жизни.

– По-моему, это несправедливо… приносить себя в жертву! Неужели ты не хочешь иметь своих детей?

Она вдруг рассмеялась, утирая слезы, которые только что проливала по брату.

– Детей мне и так вполне хватает, спасибо большое!

– Но это не одно и то же.

У Джорджа было такое серьезное лицо, что она не удержалась от смеха, пусть и сквозь слезы.

– А по-моему, разницы почти никакой. Я обещала маме воспитать всех вас и сдержала обещание. Кажется, мне достаточно братьев и сестер. И не забывай, что я уже не слишком молода. – Эдвина действительно не жалела. Горевала она только о том, что потеряла тех, кого так любила. И теперь родные стали для нее во сто крат дороже. – Когда ты возвращаешься в Гарвард?

Прежде чем ответить, он долгую минуту молча смотрел на сестру.

– Я хотел поговорить с тобой… только не сегодня. – Джордж знал, что сестра расстроится, но решение было принято – еще до того, как он вернулся домой, в Калифорнию.

– Что-то не так? Неприятности в университете? – От Джорджа вполне можно было ожидать чего-то в этом роде, но Эдвина только улыбнулась, глядя на брата с любовью. Все тот же жизнерадостный мальчишка, хоть и притворяется серьезным. Но Джордж покачал головой – кажется, даже слегка обиделся.

– Нет, никаких неприятностей, но в Гарвард я все равно не вернусь.

– Что? – воскликнула Эдвина, явно шокировання. Все мужчины их семьи учились в Гарварде, три поколения. После Джорджа наступит черед Тедди, а когда-нибудь там будут учиться и их дети.

– Я туда не вернусь. – Он принял решение, как когда-то Филипп, отправляясь на фронт, и Эдвина почувствовала, что это всерьез.

– Но почему?

– Потому что теперь я нужен здесь. А если честно, Гарвард – это не мое. Там было здорово, но это не то, что мне нужно. Я хочу совсем другого… нового… настоящей жизни. Сочинения на древнегреческом, переводы из древней мифологии… Это было хорошо для Филиппа, но не для меня. Лучше я найду работу здесь.

Слова брата повергли Эдвину в шок, но она