Перед бурей - Нина Федорова

Я старалась поймать её взгляд, но он скользил мимо, мимо, не останавливаясь на мне. Она начала дрожать. Она уже почти протягивала руки за этими деньгами.

Я ждала. Пусть бы она только сказала мне: «Саша, не надо, не выходи за него… Давай умрём вместе!» – я всё равно вышла бы за капитана Линдера, но всё было бы иначе. Она не сказала этого, и я почувствовала, что я теряю и отца, и мать и остаюсь Одна в мире.

Капитан Линдер полез в свой карман, а мама то подымала руку, то опускала, ладонью вверх, как протягивают руки нищие на паперти собора. Он же нарочно медлил, глядя на маму с явной насмешкой.

– Позвольте, Екатерина Дмитриевна, позвольте: не кажется ли вам, что подарок мой несколько велик, даже и по обстоятельствам? Но есть объяснение. Я дарю, собственно, не десять, а девять тысяч, десятая же мне вернётся. Я, видите ли, держал пари: «уцелеет» ли Пётр Галактионович в этот месяц. Как видите, он «уцелел», то есть, точнее, уцелела его репутация. Я получу моё пари: одну тысячу. Не деньги мне важны, мне важно моральное удовлетворение. Слыхали ли вы, барышня, – обратился он ко мне, – что я имею репутацию человека, который в с е г д а в ы и г р ы в а е т?

Он издевался над нами. И в этот день была сломлена мамина гордость, стержень всей её жизни. Она не вскочила, не топнула ногой, не выгнала его из дома. Она уже не могла подняться в благородном порыве. Во мне вспыхнула ненависть к Линдеру. Чтобы прекратить эту унизительную сцену и в свою очередь унизить его, медленно выговаривая слова, я спросила, какая между нами разница лет.

– О, всего каких-нибудь двадцать лет с небольшим, – ответил он, как бы удивляясь вопросу, – ровесник вашего папочки. Но к чему такой вопрос?

Я ответила, что согласна выйти за него замуж в том случае, если н е м е д л е н н о же получу н а л и ч н ы м и и т о ч н о десять тысяч (я думала, что оскорбляю его, в то время как я его лишь забавляла). Я добавила, что при настоящих условиях заключения брака и при нашей разнице в летах я не обещаю ему любви.

– Так вы не будете меня любить?! – воскликнул он, делая вид, что испугался. – Но это ужасно! Как же я буду на свете нелюбимым?! – И, подражая ребёнку, готовому заплакать, он заморгал глазами.

– Саша, Саша! – заторопилась мама. – Ты молода, ты не знаешь жизни, ты не можешь так уверенно говорить о любви.

– Позвольте, – перебил её Линдер, – пусть Александра Петровна сама мне скажет. Если не любовь, то что же предлагается ею внести, взаимно, как вклад, в нашу сделку?

Я ответила:

– Я обещаю вам супружескую верность.

– Идёт! – И он хлопнул себя ладонью по колену. – Согласен. Однако, как вы царственно это сказали: «супружескую верность». И ещё отметьте: отныне я для вас не капитан Линдер и не Карл Альбертович, а Карлуша.

И он протянул мне толстый конверт.

Мать кинулась схватить деньги, но он поднял руку выше, над её головой, подавая конверт мне. Я отдёрнула руку. Он дал деньги матери. Она прижала конверт к груди и заплакала.

– Мы обручены, Карл Альбертович, – сказала я. – До свиданья. Но вы х о р о ш о с ч и т а л и? Вы дали действительно десять тысяч? Вы не ошиблись?

– Помилуйте, Александра Петровна! Что это значит? Может быть, вы желаете е ш ё денег? Можно н е м н о ж к о добавить.

К двум часам долг отца был уплачен. Честь нашего имени была спасена.

Я вышла замуж. Отец вскоре умер. С ним случился удар в тот момент, когда он увидел меня в венчальном платье, уходящей из дома. За ним вскоре умерла и мать. А Линдер, получивший повышение, был переведён сюда, в этот город. Теперь в моём каталоге земных радостей на первом месте стоит свобода. Любовь, возможно, придёт потом…

Глава XVI

Взволнованный её рассказом, Жорж молчал. Он не доверял своему голосу и медлил заговорить. Решение его было принято раньше: всё – и этот визит, и этот рассказ – должно быть чем-то вроде случайной дружеской беседы, не обязывающей никого ни к чему. И ещё лучше – не попытаться ли, если удастся, обратить всё в шутку?

– Свобода… гм… – сказал он наконец.

– Вы хотите сказать, – заговорила Саша, волнуясь: – «Что о н а может знать о свободе, раба и в доме родителей, и в доме мужа?» Да, вы имеете полное право так обо мне думать. Но ч ь я же я раба? Раба – ч е г о? Не полковника Линдера, конечно. Я – раба м о е й г о р д о с т и. Я – в плену у данного мною слова. Это не одно и то же. Я с а м а отдала себя в рабство, но и уничтожу рабство моё – если я захочу. Не спешите жалеть меня. Мы с Линдером оказались под пару: и я, и мой муж, – мы оба тираны. В нашем доме трудно сказать, кто п а л а ч и кто ж е р т в а. У нас только методы разные. Он следит, подозревает, ищет. Он хотел бы уличить меня в низости, в измене, чтобы иметь право сказать: «Я ожидал именно этого: дочь игрока, дочь вора, продавшего своего единственного ребёнка; дочь матери, способной на подобное унижение… чего же и ожидать было?» Он не прощает мне ни моей гордости, ни моей силы. О, с каким удовольствием потащил бы он меня в полицию, как охотно обвинял бы в суде! Но я стою нашего торга – его десяти тысяч. Я неизменно оказываюсь выше его подозрений, и с каждым таким открытием он становится злее. Есть много способов безнаказанно отравить человеку жизнь, – сказана она холодно и жёстко, – для мужа я пользуюсь всеми.

Она замолчала. И Жорж не говорил ничего.

– Я – дочь моего отца, – тихо сказала Саша. – Дочь игрока, я буду играть лишь на огромные ставки.

Надо было, наконец, ответить что-то.

– Вернёмся к тому, – начал Жорж, – не находите ли вы, что уходит драгоценное время для игры с огромной ставкой?

– Но… Линдер жив, – сказала она просто.

Неожиданно кольнувшая мозг мысль заставила Жоржа вздрогнуть и быстро взглянуть на Сашу. Его взгляд был встречен спокойным лицом, на котором сияли живые, невинные глаза. Она добавила:

– Я не м о г у изменить раз данному слову.

«Лазурные глаза её отца», – подумал он. В этих