Золотой век русской поэзии - Вильгельм Карлович Кюхельбекер

По жизни так скользит горячность молодая,

И жить торопится, и чувствовать спешит!

Напрасно прихотям вверяется различным;

Вдаль увлекаема желаньем безграничным,

Пристанища себе она нигде не зрит.

Счастливые лета! Пора тоски сердечной!

Но что я говорю? Единый беглый день,

Как сон обманчивый, как привиденья тень,

Мелькнув, уносишь ты обман бесчеловечный!

И самая любовь, нам изменив, как ты,

Приводит к опыту безжалостным уроком

И, чувства истощив, на сердце одиноком

Нам оставляет след угаснувшей мечты.

Но в памяти души живут души утраты.

Воспоминание, как чародей богатый,

Из пепла хладного минувшее зовет

И глас умолкшему и праху жизнь дает.

Пусть на омытые луга росой денницы

Красивая весна бросает из кошницы

Душистую лазурь и свежий блеск цветов;

Пусть, растворяя лес очарованьем нежным,

Влечет любовников под кровом безмятежным

Предаться тихому волше́бству сладких снов! —

Не изменю тебе воспоминаньем тайным,

Весны роскошныя смиренная сестра,

О сердца моего любимая пора!

С тоскою прежнею, с волненьем обычайным

Клянусь платить тебе признательную дань;

Всегда приветствовать тебя сердечной думой,

О первенец зимы, блестящей и угрюмой!

Снег первый, наших нив о девственная ткань!

1819

Негодование

К чему мне вымыслы? к чему мечтанья мне

   И не́ктар сладких упоений?

Я раннее прости сказал младой весне,

   Весне надежд и заблуждений!

Не осушив его, фиал волшебств разбил;

При первых встречах жизнь в обманах обличил

И призраки принес в дань истине угрюмой;

Очарованья цвет в руках моих поблек,

И я сорвал с чела, наморщенного думой,

   Бездушных радостей венок.

Но, льстивых лжебогов разоблачив кумиры,

Я правде посвятил свой пламенный восторг;

   Не раз из непреклонной лиры

   Он голос мужества исторг.

   Мой Аполлон – негодованье!

При пламени его с свободных уст моих

   Падет бесчестное молчанье

   И загорится смелый стих.

Негодование! огонь животворящий!

Зародыш лучшего, что я в себе храню,

   Встревоженный тобой, от сна встаю

И, благородною отвагою кипящий,

   В волненье бодром познаю

Могущество души и цену бытию.

Всех помыслов моих виновник и свидетель,

Ты от немой меня бесчувственности спас;

В молчанье всех страстей меня твой будит глас:

   Ты мне и жизнь и добродетель!

   Поклонник истины в лета,

   Когда мечты еще приятны, —

Взывали к ней мольбой и сердце и уста,

Но ветер разносил мой глас, толпе невнятный.

Под знаменем ее владычествует ложь;

Насильством прихоти потоптаны уставы;

С ругательным челом бесчеловечной славы

Бесстыдство председит в собрании вельмож.

Отцов народов зрел господствующих страхом,

Советницей владык – губительную лесть;

Печальную главу посыпав скорбным прахом,

Я зрел: изгнанницей поруганную честь,

Доступным торжищем – святыню правосудья,

Служенье истине – коварства торжеством,

Законы, правоты священные орудья, —

Щитом могучему и слабому ярмом.

Зрел промышляющих спасительным глаголом,

Ханжей, торгующих учением святым,

В забвенье Бога душ – одним земным престолам

Кадящих трепетно, одним богам земным.

   Хранители казны народной,

   На правый суд сберитесь вы;

Ответствуйте: где дань отчаянной вдовы?

   Где подать сироты голодной?

Корыстною рукой заграбил их разврат.

Презрев укор людей, забыв небес угрозы,

Испили жадно вы средь пиршеских прохлад

Кровавый пот труда и нищенские слезы;

На хищный ваш алтарь в усердии слепом

Народ имущество и жизнь свою приносит;

Став ваших прихотей угодливым рабом,

Отечество от чад вам в жертву жертвы просит.

Но что вам? Голосом алкающих страстей

Мать вопиющую вы дерзко заглушили;

От стрел раскаянья златым щитом честей

Ожесточенную вы совесть оградили.

Дни ваши без докук и ночи без тревог.

   Твердыней, правде неприступной,

Надменно к облакам вознесся ваш чертог.

И непорочность, зря дней ваших блеск преступный,

Смущаясь, говорит: «Где ж он? где ж казни бог?

   Где ж судия необольстимый?

Что ж медлит он земле суд истины изречь?

Когда ж в руке его заблещет ярый меч

И поразит порок удар неотразимый?»

   Здесь у подножья алтаря,

   Там у престола в вышнем сане

   Я вижу подданных царя,

   Но где ж отечества гражда́не?

   Для вас отечество – дворец,

   Слепые властолюбья слуги!

   Уступки совести – заслуги!

   Взор власти – всех заслуг венец!

Нет! нет! не при твоем, отечество, зерцале

На жизнь и смерть они произнесли обет:

   Нет слез в них для твоих печалей,

   Нет песней для твоих побед!

   Им слава предков без преданий,

   Им нем заветный гроб отцов!

   И колыбель твоих сынов

   Им не святыня упований!

   Ищу я искренних жрецов

   Свободы, сильных душ кумира —

   Обширная темница мира

   Являет мне одних рабов.

   О ты, которая из детства

   Зажгла во мне священный жар,

   При коей сносны жизни бедства,

   Без коей счастье – тщетный дар,

   Свобода! пылким вдохновеньем,

   Я первый русским песнопеньем

   Тебя приветствовать дерзал,

   И звучным строем песней новых

   Будил молчанье скал суровых,

   И слух ничтожных устрашал.

В век лучший вознесясь от мрачной сей юдоли,

   Свидетель нерожденных лет, —

Свободу пел одну на языке неволи,

   В оковах был я, твой поэт!

   Познают песнь мою потомки!

   Ты свят мне был, язык богов!

   И мира гордые обломки

   Переживут венцы льстецов!

Но где же чистое горит твое светило?

Здесь плавает оно в кровавых облаках,

Там бедственным его туманом обложило,

И светится едва в мерцающих лучах.

   Там нож преступный изуверства

   Алтарь твой девственный багрит;

   Порок с улыбкой дикой зверства

   Тебя злодействами честит.

   Здесь власть в дремоте закоснелой,

   Даров небесных лютый бич,

   Грозит цепьми и мысли смелой,

   Тебя дерзающей постичь.

   Здесь стадо робкое ничтожных

   Витии поучений ложных

   Пугают именем твоим;

   И твой сообщник – просвещенье —

   С тобой, в их наглом ослепленье,

   Одной