Золотой век русской поэзии - Вильгельм Карлович Кюхельбекер

И вымыслом, нашептанным вчера.

Домашний мой наряд ей был по нраву:

Прием ее, чужд светскому уставу,

Благоволил небрежности моей.

Стих вылетал свободней и простей;

Писал шутя, и в шутке легкокрылой

Работы след улыбки не пугал.

Как жалок мне любовник муз постылый,

Который нег халата не вкушал!

Поклонник мод, как куколка одетый

И чопорным восторгом подогретый,

В свой кабинет он входит, как на бал.

Его цветы – румяны и белила,

И, обмакнув в душистые чернила

Перо свое, малюет мадригал.

Пусть грация жеманная в уборной

Дарит его улыбкою притворной

За то, что он выказывал в стихах

Слог расписной и музу в завитках;

Но мне пример: бессмертный сей неряха —

Анакреон[127], друг красоты и Вакха,

Поверьте мне, в халате пил и пел;

Муз баловень, харитами изнежен

И к одному веселию прилежен,

Играя, он бессмертие задел.

Не льщусь его причастником быть славы,

Но в лени я ему не уступлю:

Как он, люблю беспечности забавы,

Как он, досуг и тихий сон люблю.

Но скоро след их у меня простынет:

Забот лихих меня обступит строй,

И ты, халат! товарищ лучший мой,

Прости! тебя неверный друг покинет.

Теснясь в рядах прислуженцев властей,

Иду тропой заманчивых сетей.

Что ждет меня в пути, где под туманом

Свет истины не различишь с обманом?

Куда слепец, неопытный слепец,

Я набреду? где странствию конец?

Как покажусь я перед трон мишурный

Владычицы, из своенравной урны[128]

Кидающей подкупленной рукой

Дары свои на богомольный рой,

Толпящийся с кадилами пред нею?

Заветов я ее не разумею, —

Притворства чужд и принужденья враг,

От юных дней ценитель тихих благ.

В неловкости, пред записным проворством

Искусников, воспитанных притворством,

Изобличит меня мой каждый шаг.

И новичок еще в науке гибкой:

Всем быть подчас и вместе быть ничем,

И шею гнуть с запасною улыбкой

Под золотой, но тягостный ярем;

На поприще, где беспрестанной сшибкой

Волнуются противников ряды,

Оставлю я на торжество вражды,

Быть может, след моей отваги тщетной

И неудач постыдные следы.

О мой халат, как в старину приветный!

Прими тогда в объятия меня,

В тебе найду себе отраду я.

Прими меня с досугами, мечтами,

Венчавшими весну мою цветами.

Сокровище благ прежних возврати;

Дай радость мне, уединясь с тобою,

В тиши страстей, с спокойною душою,

И, не краснев пред тайным судиею,

Бывалого себя в себе найти.

Согрей во мне в холодном принужденье

Остывший жар к благодеяньям муз,

И гений мой, освободясь от уз,

Уснувшее разбудит вдохновенье.

Пусть прежней вновь я жизнью оживу,

И, сладких снов в волшебном упоенье

Переродясь, пусть обрету забвенье

Всего того, что видел наяву.

1817

Первый снег

В 1817 году

Пусть нежный баловень полуденной природы,

Где тень душистее, красноречивей воды,

Улыбку первую приветствует весны!

Сын пасмурных небес полуночной страны,

Обыкший к свисту вьюг и реву непогоды,

Приветствую душой и песнью первый снег.

С какою радостью нетерпеливым взглядом

Волнующихся туч ловлю мятежный бег,

Когда с небес они на землю веют хладом!

Вчера еще стенал над онемевшим садом

Ветр скучной осени, и влажные пары

Стояли над челом угрюмыя горы

Иль мглой волнистою клубилися над бором.

Унынье томное бродило тусклым взором

По рощам и лугам, пустеющим вокруг.

Кладбищем зрелся лес; кладбищем зрелся луг.

Пугалище дриад, приют крикливых вранов,

Ветвями голыми махая, древний дуб

Чернел в лесу пустом, как обнаженный труп,

И воды тусклые, под пеленой туманов,

Дремали мертвым сном в безмолвных берегах.

Природа бледная, с унылостью в чертах,

Поражена была томлением кончины.

Сегодня новый вид окрестность приняла,

Как быстрым манием чудесного жезла;

Лазурью светлою горят небес вершины;

Блестящей скатертью подернулись долины,

И ярким бисером усеяны поля.

На празднике зимы красуется земля

И нас приветствует живительной улыбкой.

Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;

Там, темный изумруд посыпав серебром,

На мрачной со́сне он разрисовал узоры.

Рассеялись пары, и засверкали горы,

И солнца шар вспылал на своде голубом.

Волшебницей-зимой весь мир преобразован;

Цепями льдистыми покорный пруд окован

И синим зеркалом сравнялся в берегах.

Забавы ожили; пренебрегая страх,

Сбежались смельчаки с брегов толпой игривой

И, празднуя зимы ожиданный возврат,

По льду свистящему кружатся и скользят.

Там ловчих полк готов; их взор нетерпеливый

Допрашивает след добычи торопливой, —

На бегство робкого нескромный снег донес;

С неволи спущенный за жертвой хищный пес

Вверяется стремглав предательскому следу,

И довершает нож кровавую победу.

Покинем, милый друг, темницы мрачный кров!

Красивый выходец кипящих табунов,

Ревнуя на бегу с крылатоногой ланью,

Топоча хрупкий снег, нас по полю помчит.

Украшен твой наряд лесов сибирских данью,

И соболь на тебе чернеет и блестит.

Презрев мороза гнев и тщетные угрозы,

Румяных щек твоих свежей алеют розы,

И лилия свежей белеет на челе.

Как лучшая весна, как лучшей жизни младость,

Ты улыбаешься утешенной земле,

О, пламенный восторг! В душе блеснула радость,

Как искры яркие на снежном хрустале.

Счастлив, кто испытал прогулки зимней сладость!

Кто в тесноте саней с красавицей младой,

Ревнивых не боясь, сидел нога с ногой,

Жал руку, нежную в самом сопротивленье,

И в сердце девственном впервой любви смятенья,

И думу первую, и первый вздох зажег,

В победе сей других побед прияв залог.

Кто может выразить счастливцев упоенье?

Как вьюга легкая, их окриленный бег

Браздами ровными прорезывает снег

И, ярким облаком с земли его взвевая,

Сребристой пылию окидывает их.

Стеснилось время им в