Кладовая солнца. Повести, рассказы - Михаил Михайлович Пришвин

желание схватить зверя и сделать своим. Но во мне еще был другой человек, которому, напротив, не надо хватать, если приходит прекрасное мгновение, напротив, ему хочется то мгновение сохранить нетронутым и так закрепить в себе навсегда. Во мне боролись два человека. Один говорил: «Упустишь мгновенье, никогда оно тебе не возвратится, и ты вечно будешь о нем тосковать. Скорей же хватай, держи». Другой голос говорил: «Сиди смирно! Прекрасное мгновенье можно сохранить, только не прикасаясь к нему руками». И второй голос в пришвинском герое побеждает.

Как и большинство произведений Пришвина, эта повесть автобиографична, хотя внешняя канва жизни героя ни в чем не совпадает с судьбой писателя. Европейски образованный молодой человек, служивший сапером, во время русско-японской кампании едва не погиб и, возвращаясь на родину, оказался в лесах Маньчжурии. Там вместе с китайским лекарем он основал сначала питомник, а потом и заповедник для разведения и защиты оленей от варварского истребления. Эту приключенческую фабулу пронизывают актуальные для Пришвина символические мотивы, сближающие духовную биографию героя и автора.

Первый из них – уход в мир небывалого, от цивилизации к природе. В этой повести герой уходит не просто от цивилизации – от войны. «Как гудел роковой снаряд, подлетая к нашему окопу, я слышал и отчетливо помню и посейчас, а после – ничего. Так вот люди иногда умирают: ничего! За неизвестный мне срок все переменилось вокруг: живых не было…» В самом начале этот свой уход рассказчик соотносит с зовом природы, звери бегут от войны, и человек тоже: «Я был самый усердный студент-химик, меня сделали прапорщиком, я долго терпел и, когда воевать стало бессмысленно, взял и ушел, сам не зная куда».

Край, где он оказался, – это не просто девственная природа. «Я будто попал в какой-то по моему вкусу построенный рай. Нигде у себя на родине я не видал такого простора, как было в Маньчжурии: лесистые горы, долины с такой травой, что всадник в ней совершенно скрывается, красные большие цветы – как костры, бабочки – как птицы, реки в цветах». Не только красотой пленяет этот мир: образованный европеец знает его геологическую историю, край реликтовых растений и зверей ему дорог тем, что даже древнее оледенение субтропической зоны не заставило их изменить своей родине.

В этом особом, райском краю и любовная история развивается по-особому. Начинается она с природы, с очарованного любования прекрасной оленихой, которую герой не посмел поймать: «Это было точно как в сказке, когда охотник прицелился в лебедя – и вдруг слышит мольбу не стрелять ее, подождать. И потом оказывается, что в лебеди была царевна, охотник удержался, и вместо мертвого лебедя потом перед ним явилась живая прекрасная царевна». Любовь в природе – стихия властная, и созидательная, и разрушительная, об этом хорошо знает тот, кто наблюдал олений гон. Как и грациозная Хуа-лу, олень-цветок, женщина, встреченная на берегу океана, поразила «нераздельностью правды и красоты». Она подарила и радость, и муку, когда пароход увез ее. Это тоже глубоко личный для Пришвина мотив: утрата любимой, которая становится поворотной точкой в жизни.

Судьба сводит героя с целителем. «Мало-помалу мне стало ясным, что главное жизненное дело Лувена было врачевание, – какое оно уж там было с медицинской точки зрения – не мне судить, но я видел своими глазами, что все люди уходили от него с веселыми лицами и многие приходили потом, только чтобы поблагодарить». Героя лечат не снадобья старого охотника, а его отношение: «Так вот тут-то я и научился понимать, на всю жизнь, не по книгам, а на примере, что культура не в манжетах и запонках, а в родственной связи между всеми людьми, превращающей даже деньги в лекарство». Рассказчик говорит о «родственном внимании» Лувена ко всему: к людям, к животным, к растениям, вообще к природе… Это новое чувство – начало исцеления. Человек с истерзанным сердцем, глядя вслед любимой, приникает к камню, погруженному в море, и чувствует с ним родственную связь: «Быть может, это не море и камень, а сам я покачивался от ударов своего собственного сердца, и так мне трудно было одному и так хотелось мне быть с человеком, что этот камень я за человека принял и был с ним как с человеком». Утрата любви, острая боль не отгораживают героя от мира, а напротив, открывают его сердце: «После того я лег на камень и долго слушал; этот камень-сердце по-своему бился, и мало-помалу все вокруг через это сердце вступило со мной в связь, и все было мне как мое, как живое. Мало-помалу выученное в книгах о жизни природы, что все отдельно, люди – это люди, животные – только животные, и растения, и мертвые камни – все это, взятое из книг, не свое, как бы расплавилось, и все мне стало как свое, и все на свете стало как люди: камни, водоросли, прибои и бакланы, просушивающие свои крылья на камнях совершенно так же, как после лова рыбаки сети просушивают». Возрождение через единение с природой – это тоже важный лейтмотив творчества Пришвина.

Рассказчик и Лувен говорят на ломаном языке, самыми простыми словами, но это не мешает пониманию. Как что-то духовно близкое смог прочувствовать молодой европеец судьбу старого китайца. Когда-то тот был охотником, «губящим жизнь диким звероловством», а стал врачевателем, «глубоким и тихим» хранителем жизни, символом которой и оказывается в повести «Жень-шень». Таинственный корешок, даже внешне похожий на человека, имеет с его жизнью загадочную связь, он воплощает творческую энергию, которая не просто сохраняет жизнь, но и меняет ее к лучшему. Реликтовый корень и реликтовый олень-цветок, Жень-шень и Хуа-лу, оба пережили великое оледенение, и с ними символически связано духовное обновление героя. Старик покажет и подарит рассказчику его «корень жизни», и когда растение, придавленное было изюбрем, снова тронулось в рост, герой находит свое дело жизни: приручение диких животных. Прекрасная Хуа-Лу когда-то обернулась женщиной. Теперь, преодолевая любовную рану, герой спасает оленей от истребления, и Лувен радостно помогает ему. В деле созидания, в устройстве питомника, соединились молодость и старость, современное знание и древний опыт, запад и восток.

Небывалое прежде дело (разведение оленей и получение целебных пантов) так успешно, что преодолевает границы, на которых когда-то велась война: «Я часто езжу по своим большим делам в Москву, в Токио, Шанхай. И на улицах этих больших городов чаще вспоминаю свой Жень-шень, чем в тайге». Именно в городах теперь кипит творческая энергия преображения мира: «Из природной тайги к нам в нашу творческую природу перешел