Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Возможно, будет польза...

— Нет, в адвокате я не нуждаюсь. Я сам себя буду защищать, — Токаш долго ходил по камере взад-вперед Сят и Курышпай молчали.

Занималась заря, в камере постепенно светлело: полу­мрак с углов камеры переместился вод деревянные топ­

чаны. Стало хорошо видно лицо Сята—он сидел напро­тив окна. Какой изнуренный вид!.. Курышпай лежал на спине, заложив руки под голову. Он посмотрел на Тока- ша и затянул тихим голосом:

Человек с неволею не венчан. Он ни в жизнь с тюрьмою не сроднится — Сердцем рвется в степи, словно птица, К своему народу, с ним — навечно. Даже и могилы не страшится.

О заря — предвестье благодати!

Ждет тепла и света мир телесный.

Я хочу, как солнце, быть полезным. Так зачем же камни и железо. Чем прогневал я тебя, создатель?!

— Эх, была бы у меня сейчас домбра! — скрипнул зубами Курышпай, перевернулся и лег ничком, чтобы скрыть слезы.

Глава 16

Итак, завтра — суд! Какие-то новые события застави­ли врагов поспешить. Токаш догадывался об этом.

Теперь надежды на милость совсем не оставалось. От суда не жди добра. Закон подобен ястребу-перепелятни­ку: схватит жертву когтями — не вырваться! В обвини­тельном заключении преступление Токаша квалифициру­ют по восемьдесят седьмой статье. Страшная это цифра. Она беспощадна. Токаш хорошо знает, какое наказание ждет обвиненного по этой статье человека: он работал в окружном суде переводчиком и хорошо изучил ее...

На другой день в камеру явился опять сам начальник тюрьмы. Узников отвели в караульное помещение. Поза­ди — побои, оскорбления, издевательства. Теперь это уже не казалось таким страшным. Что впереди? — вот мучительный вопрос без надежды на спасение от цепких железных когтей закона. Что же — чему быть, того не миновать.

Всех троих заковали в кандалы и под усиленной во­оруженной охраной вывели на улицу.

Город показался им необычайно оживленным. На ули­це— толпы людей. Но ни одного знакомого лица. Что привело сюда этих людей? Сочувствие, любопытство? По­зади конвоиров шумной ватагой идет детвора, показыва­ет на узников руками.

А день выдался изумительный. Какая ранняя в этом году весна! Изобилие тепла и света. Снег растаял, на ули­це сухо. На деревьях распускаются почки, появляется зе­лень, цветы .Совсем весна! Всегда радовался Токаш на­ступлению весны, и сейчас сердце его стало биться уча­щенно.

И Курышпай идет повеселевший, соколом посматри­вает по сторонам. Его зоркий взгляд отыскивает в толпе знакомых девушек-уйгурок, Курышпай подмигивает нм, кивает головой.

Только Сят понурил голову, идет ничего не видя. Во­лосы его белы, как снег вершин Ала-Тау.

А улицы становятся все многолюднее. И шуму стало больше. Токаш глазами ищет знакомых. «Где же Саха, где Юрьев?»

Когда они подошли к парку, послышался громкий плач с причитанием. Токаш вздрогнул — звон кандалов и этот плач сначала напомнили ему какой-то заунывный мотив. Затем он узнал голос матери.

Пройдя немного дальше, Токаш увидел ее. Мать стоя­ла на середине улицы, опираясь на палку, лицо ее было все в слезах, бешмет расстегнут, она выронила палку в протянула руки:

— Токаш-жан! Сын мой!.. Подойди, прижмись к моей груди...

Возле нее стояли две женщины: одна в красном бар­хатном бешмете, на голове выдровая шапка с пучком перьев филина; вторая одета скромно.

Горький плач матери вызвал слезы у самого Токаша, никогда не плакавшего, и у многих людей в толпе. Во­оруженный конвой напирал на старуху, но, доведенная до отчаяния, она не могла сдвинуться с места.

— Прочь с дороги!— кричали конвоиры.

— Заберите ее.

— Стрелять будем!

Токаш не вытерпел, кинулся, задел плечом Курыш- пая,— тот, звеня кандалами, упал.

— Стоп!—крикнул начальник конвоя и подбежал к ним. Он, суетясь, стал поднимать закованного в канда­лы Курышпая. Но сделать это было нелегко. Курышпай упал, вероятно, умышленно, он путался в цепях, представ лялся беспомощным. В этот момент доведенная до край­него отчаяния мать бросилась к сыну. Она не побоялась ни грозных окриков, ни наведенных прямо в грудь винте- вок. Рыдая, она обняла Токаша и стала торопливо цело­вать его лицо. Конвоиры насилу разняли их.

Токаш, оказывается, недоглядел: в свалке к Курыш- паю подбежала одна из женщин, стоявших рядом с ма­терью,— та, что одета победнее. Токаш не знал ее.

— Эта Халима,— шепнул Курышпай.— А вон ту, в красном бешмете, ты не узнал?

— Нет.

— Это же Бикен!

Токаш не поверил. Что за кокетство? На свадьбу идет, что ли?

- Перед зданием суда толпа еще больше, стоят кареты, повозки, оседланные кони. Узников ввели в зал и помес­тили за перегородкой под охраной солдат. Сейчас нач­нется... Токаш не слышал, над чем посмеивался Курыш­пай, не слышал полных горечи слов Сята. Он думал об одном — с чего начать свою речь.

В зале пусто. В окна льется свет. Солнечные пятна на полу дрожат, переливаются с места на место, как ртуть. То и дело хлопают двери. С улицы волнами доносится шум и говор.

Курышпай дернул Токаша за рукав:

— Видел?

— Кого?

— Ослеп, что ли? Конечно, его прислали утопить нас... Ух ты, злодей!

Токаш только теперь узнал Закира.

Курышпай крикнул Закиру:

— Эй ты, пройдоха!..

Закир весь почернел от злости. Конвоир цыкнул на Курышпая, но Курышпай все-таки сказал, что хотел.

— Мало награбил скота по аулам, теперь явился сю­ да нашу кровь пить?

Токаш рассмеялся:

Ему этого и надо!

Закир не успел слова сказать: в зал суда вошел ата­ман Малышев. На голове его все еще белела повязка. Он никого не удостоил своим взглядом. Вошел еще кто-то.

— Встать! Суд идет!—раздалась команда.

Три офицера, блестя погонами, быстро заняли свои места за столом. Секретарь принес кипу бумаг и разло­жил перед ними. Подошел еще Загоруля: у него важ­ный замедленный шаг, надменный взгляд. Он сел так, что можно было все время смотреть на Токаша, не по­ ворачивая головы.

За столом поднялся старший из офицеров с рыхлым белым лицом, с маленьким вздернутым носом и объявил заседание суда открытым. Огласил фамилии членов су­да. Первым вызвали Сята.

— Сят Ниязбеков, признаете ли себя виновным?

Сят ответил коротко, виновным себя не призвал.

Загоруля задал Сяту несколько заковыристых с хит­роумным замыслом вопросов. Сят, не зная русского язы­ка, ответил через переводчика. Нет, Сят еще не одрях­лел умом, он не попал в ловушку, замаскированную хит­рым Загорулей. Затем вызвали Курышпая, тот упорно молчал. Токаша почему-то не стали допрашивать, а сра­зу вызвали свидетелей. Стало ясно, что суд задался це­лью сначала