Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

и, наклонившись, легко поднял девушку. Она засмеялась и обняла его за шею.

С Дамеш на руках он прошел несколько шагов и понял, что дальше так идти невозможно. Кончится шоссе, пойдет спуск, придется идти по камням, прыгать с глыбы на глыбу, с откоса на откос, чуть оступишься и рухнешь вниз. А Дамеш еще смеялась и подшучивала:

— Ну, иди же, иди! — говорила она.— Ну что ж ты стал? Если бы ты расшиб колено, я бы тебя понесла шу тя, я ведь физкультурница!

Каир вдруг опустился на огромную каменную глыбу. Губы их сблизились.

— Пусти, Каир! — смеясь, закричала она. Он ничего не ответил, только слепо ткнулся лицом в ее шею.

— Ну вот еще — пусти!

Она с силой вырвалась из его рук и вдруг вскрикнула и перегнулась над краем дороги. Внизу был обрыв. Каким-то образом (он и сам не понял и не помнил как) Каир успел поймать Дамеш за кисть руки, и девушка повисла в воздухе: тело ее было уже под откосом.

— Упор, упор ищи,— сказал он, не смея сдвинуться с места.— Нащупывай ногой кусты!

Кусты были чахлые, колючие, они росли из боковой расщелины, и ухватиться за них было нелегко. Но Дамеш вдруг нащупала ногой какую-то точку опоры и встала, потом нагнулась и одной рукой вцепилась в куст.

Каиру сразу стало легче, и он перевел дыхание.

— Ну, держись! — сказал он и, рванув, не вытащил, а прямо-таки выбросил Дамеш на шоссе.

Спасены! Не от смерти, правда (склон был покатый, Дамеш не упала бы, а просто скатилась вниз), но пришлось бы возвратиться ободранной, избитой, в изорванной в клочья одежде, а может быть, и в больницу попасть.

— Жива? — спросил он.

Она покачала головой.

— Туфлю вот потеряла,— сказала она недовольно,— как теперь идти?

— Ничего, дойдем, я донесу.

И вдруг увидел на ее ноге кровь.

— Слушай, да ты ногу расшибла! А ну-ка сядь.

Он снова поднял ее на руки и посадил на камень, потом вынул из кармана платок, зубами разорвал на полоски и, опустившись на корточки, крепко перевязал ногу Дамеш.

— Вот! И помни мою дружбу! — сказал он, вставая, Она засмеялась.

— Свою дружбу ты уж достаточно доказал мне на бюро.

— Хм,— покачал головой Каир.

— Слушай!—Дамеш попыталась было встать, но, вскрикнув, опустилась на камень.— Так ты не считаешь, что вы с Муслимом провалили мой проект?

— А ты что же действительно считаешь, что я провалил?— усмехнулся Каир.— Тогда ты, может, вспомнишь, о чем я говорил на бюро?

Невозможно глуп и смешон был этот спор здесь, в горах. Но спорить приходилось все равно.

— Повтори, пожалуйста,— сухо попросила она.

— Я вот что говорил,— нахмурился он,— надо тщательно проверить все твои выводы и выкладки. Перестройка производства, говорил я, не может происходить так, как ты этого хочешь, на основании какой-то непроверенной рабочей гипотезы. Ты и сама еще толком ничего не знаешь, а уж требуешь ломки всего, что у нас есть.

— Я-то не знаю?

— Ты-то не знаешь! Именно вот ты ничего и не знаешь.

— Да разве я бы настаивала, если бы не была уверена в успехе?

Уже почти совсем стемнело.

— Смотри,— сказал Каир,— лодка возвращается. Слышишь, как рокочет мотор? Ладно, ждать не будем, пойдем.

Он легко поднял ее на руки.

— Только держись крепче за шею. Один неверный шаг, и мы покатимся, как мячики!

— Я буду очень тихо...— ответила девушка.— Идем!

Дамеш долго не могла заснуть. В голову лезло всякое. То она видела лодку, врезавшуюся в розовую воду озера, то опять падала с горы, а над ней наклонялось широкое лицо Каира. Потом все путалось. Нет, дура, дура она! Конечно, совершенно незачем ей было ходить в горы. Да еще с Каиром!

Нет, путаный она человек, очень, очень путаный, легкомысленный, взбалмошный, несерьезный! Все время грызется с Каиром, а пригласил он ее, так сразу же поехала с ним в горы. Почему? Любит она его, что ли?

«Может быть, и люблю,— подумала она злобно,— может быть, оттого и ненавижу, что люблю. А! Все это чепуха!— рассердилась она вдруг,—И вовсе я не люблю его! Если я кого действительно любила, так это Ораза! «Если», «если любила», в этом «если» и все дело». Ведь сейчас не разберешь, что на сердце. Любовь или память о прежних днях? Ведь чуть ли не целое десятилетие она и Ораз росли под одной крышей, сидели на одной парте, готовили вместе одни и те же уроки, и попадало им тоже одинаково. Всегда они хорошо понимали друг друга.

И теперь скажи она, например, ему: «Ораз, я знаю, в нашем озере есть прорубь, ну-ка прыгни в нее» — и он прыгнул бы не задумываясь.

В детстве все лакомства, какие были в доме, всегда доставались Дамеш, так же, как виноград и яблоки, которые они получали в посылках из Алма-Аты. А если кто- нибудь пытался ее обидеть! Добродушный медлительный Ораз был тогда так скор на расправу, что обидчик и опомниться не успевал, как уж лежал на земле, а на нем сидел этот черный дьяволенок и тыкал его носом в дорожную грязь. Они так привыкли друг к другу, что, казалось, минуты не могли пробыть отдельно. А потом ей вдруг стали нравиться и прогулки вдвоем, его робкие прикосновения, и она все чаще и чаще стала говорить себе: «люблю», «наверно, люблю». И вдруг все это оборвалось, оборвалось резко и внезапно. Дамеш сама не понимала, как это произошло. А случилось вот что.

Однажды Ораз должен был ненадолго уехать. Поезд уходил рано утром. Они решили все оставшееся перед отъездом время провести вместе. Было куплено вино, накрыт стол. Дамеш вышла в сад нарвать на дорогу яблок. И вдруг в саду появился Каир. Теперь вместо ее давнего недруга, вихрастого сорванца с облупленным носом, перед ней стоял высокий стройный юноша, ловкий, подвижный, с широкой улыбкой и ослепительными зубами.

Здороваясь, он задержал ее руку в своей, она почувствовала, что это настоящее мужское пожатие.

И когда Ораз, успевший сбегать за тортом, подошел к окну, было уже поздно, они стояли рядом, весело переговаривались, и такие счастливые улыбки были на их лицах, что у Ораза сразу упало сердце.

И тут Дамеш сделала, может быть, самый неожиданный и неразумный поступок в своей жизни. Каир пригласил ее пройти с ним до парка,